Классно быть Богом (Good to Be God)
Шрифт:
– Мы ведь хотели взять Космо, – говорит Мускат.
– Мы очень хотели взять Космо, – повторяет Гамей. – Наверное, я так понимаю… наверное, сегодня мы уже точно не вступим в организацию. Мускат, ну, ты дятел. Это все из-за тебя.
– Из-за меня?!
– Да ты вообще ни на что не годишься!
– Прошу прощения, – говорю я голове и закрываю багажник, вежливо и аккуратно, насколько это вообще возможно приданных обстоятельствах. После чего сообщаю Гамею с Мускатом – на случай, если у них вдруг возникли какие-то сомнения, – что им еще далеко до того вожделенного момента, когда их имена занесут в платежную ведомость.
– Тиндейл,
Мускат берет стручок перца, кладет в рот и раскусывает.
Уже в следующую секунду Мускат лежит на земле, тихо стонет и обливается слезами. Несомненно, когда взрослый мужик горько плачет, в этом есть что-то жалкое и недостойное. Минут через десять Мускат приходит в себя и встает.
– Ну, и кто из нас круче? – вопрошает Гамей.
– Ты круче, – хрипит Мускат.
Может быть, Гамей и круче Муската (на мой взгляд, не такое уж и выдающееся достижение), но я уверен, что он попросту сжульничал. Да, он тупой, как бревно, но в нем есть хотя бы зачатки хитрости. Каким-то образом он выбрал менее острый чили. Может быть, даже заранее позаботился о том, чтобы именно этот стручок потерял свою остроту. С возрастом, безусловно, становишься мудрее и проницательнее, хотя, если честно, способность понять, что один идиот надувает другого в идиотском турнире по поеданию перца чили – это все-таки не та мудрость, которая может помочь мне добиться успеха в жизни.
Я велю им вывернуть карманы. Отбираю у них сорок два доллара и шестьдесят центов, отдаю все деньги голове и строго-настрого наказываю диджеям увезти голову подальше отсюда, выпустить и извиниться. Причем выпустить в таком месте, где у головы будет возможность поймать или вызвать такси.
Возвращаюсь домой, падаю спать. Засыпаю мгновенно, но тут звонит телефон. Это Гамей.
– Тиндейл, я только хотел сказать… этот Мускат… этот Мускат… Я говорил этому недоумку: “Это не тот чувак”. Тиндейл?
– Да?
– Если надо, чтобы я… ну, в общем, это… чтобы я разобрался с Мускатом, ну, в смысле, чтобы он больше не создавал нам проблем… ну, ты понимаешь… разобраться с ним раз и навсегда, ты только скажи. Я все сделаю в лучшем виде.
– Гамей, ты больше мне не звони. Никогда.
Только-только я засыпаю опять, телефон звонит снова. Это Мускат.
– Тиндейл, я только хотел сказать… этот придурок Гамей… этот, бля, идиот… он вечно чего-нибудь накосячит. Я только хотел сказать, что я по-прежнему ваш человек. На сто пятьдесят процентов. Я сделаю все, что ты скажешь. И если надо, что бы я разобрался с Гамеем… ну, ты понимаешь… чтобы, типа,
он больше нас не подставлял, все дела… в общем, можешь рассчитывать на меня. На сто пятьдесят процентов. На двести процентов.
– А на триста?
– На триста десять. Я тебя не запалю.
– Мускат, ты больше мне не звони. Никогда.
На этот раз я отключаю телефон.
Проходит два дня. Я спускаюсь на кухню, чтобы приготовить себе святой завтрак, и вижу такую картину: строители сгрудились вокруг телевизора и смотрят какую-то комедию. Они пьют пиво, которое подозрительно напоминает пиво из холодильника Сиксто.
Я молчу, ничего не говорю. Беру свежий номер “Miami Herald”, лежащий у телефона, и сажусь читать.
– Эй, –
Интересно, как можно читать сложенную газету, которая лежит в десяти шагах у тебя за спиной? Но по утрам я предпочитаю не ввязываться в словопрения и поэтому тихо иду к себе.
Когда после обеда я выхожу из дома, строители слушают диск из коллекции Сиксто. Через час я возвращаюсь, и строителей уже нет. Я пью чай на кухне, читаю газету и вижу большую статью в разделе криминальной хроники. Двумя неизвестными был похищен сын мэра Майами-Бич. Кстати, в статье ничего не написано о деньгах, выданных ему на такси. Как-то даже обидно.
Так что, когда ближе к вечеру мне звонит Гамей и сообщает, что они взяли Космо (”теперь точно он; мы проверили удостоверение личности”), я склоняюсь к тому, чтоб отменить всю операцию. Но впереди все-таки брезжит едва заметный, пока еще тусклый проблеск успеха. Если ты что-то решил, то иди до конца. Не давай сбить себя с курса.
Сажусь в машину, но она не заводится. Звоню Гамею, но попадаю на автоответчик. Звоню Мускату – и вновь попадаю на автоответчик.
Беру такси, приезжаю на место встречи – ехать, кстати, неблизко, и на счетчике набегает немалая сумма, – но Гамея с Мускатом там нет. Если бы я приехал на собственной машине, я бы давно развернулся и уехать прочь. Атак я сижу – дожидаюсь своих бойцов. Они все-таки приезжают. С опозданием на полтора часа. Говорят, что никак не могли найти нужный поворот. Я очень устал. Я недоволен и зол.
К моему несказанному удивлению, они вытаскивают из багажника Космо. Больше того: он в наручниках. Мы находимся в темном, уединенном… я даже не знаю, как это назвать… совершенно заброшенном уголке Флориды. И Космо – в наручниках – стоит передо мной на карачках. Все именно так, как мне и хотелось. Космо дрожит мелкой дрожью, но при виде меня малость приободряется.
– Это ты, – говорит он. – Ты ничего мне не сделаешь. Не посмеешь.
Блажен, кто верует. Памятуя рассказы моего бывшего соседа, высланного из Ирака – рассказы об унижении человеческого достоинства, – я велю Гамею с Мускатом помочиться на Космо. Мускат стесняется и говорит, что не может, когда все смотрят. Гамей, он побойчее. Он кое-что из себя выжимает. Но Космо перекатывается по земле и увертывается от тонкой журчащей струйки. Если что-то вдруг не получается, как задумано, есть хорошая тактика: делай вид, что все получилось. Так что я, как ни в чем не бывало, продолжаю кампанию по устрашению и увещеванию Космо.
– Космо, тебе надо уехать. Езжай, куда хочешь. Только по дальше от Флориды.
Я достаю пистолет иерофанта. У пистолета двадцать второго калибра есть только один недостаток: он небольшой и поэтому смотрится, как игрушечный. Как будто это сюрприз из пачки с овсяными хлопьями или модная штучка из сумки девочки старшего школьного возраста. Кстати, профессиональные убийцы очень даже уважают пистолеты двадцать второго калибра, но я сомневаюсь, что Космо об этом знает.
– Это святое оружие, – говорю я, импровизируя на тему высказываний иерофанта. – Двадцать второго калибра. Самое что ни на есть подходящее оружие для слуги Божьего, потому что оно служит для наказания грешников, но в отличие от сорок четвертого калибра, такое оружие бьет только по грешнику, и пуля не продырявливает три стены у него за спиной, не задевает садовника и не убивает ребенка на велосипеде в полумиле от места действия.