Кластер-3
Шрифт:
Хотя, с другой стороны, почему бесплатные?! Как можно отменить законы природы?! Даром же всегда за амбаром! Всюду именно так! Даже мальчики у всяких птичек поднебесных, у кого уж точно ни кола ни двора за душой, дрожа и без устали щебеча от радости предстоящего соития, всегда приносят своим подружкам в качестве совокупительного дара то букашку или гусеницу, то веточку или камушек для общего гнёздышка. Иначе любви не будет. Покупай, дружок! Иначе улетим к другому. «Нет в женщинах и в жизни постоянства, Зато бывает очередь твоя!». Омарушка Хайямушка, ну почему ты всегда так точен?! Утю-тю!
Иногда бомжики, в точности, как благородные джентльмены, всё равно покупают своих невзыскательных подруг хоть за что-нибудь. Ибо положено. Боженька в условиях контракта на аренду жизни
Нарвёт тогда влюблённый счастливый бомжик каких-нибудь цветиков в поле, за свалкой, ночью на городских клумбах в сквере, днём – на пыльных обочинах дорог, соберёт какой-нито непритязательный букетик, вставит его в обшарпанный клюв тычинками наперевес – и вперёд. Она твоя! Если, конечно, соседский бомж раньше не пристроится. Но и это не имеет особого значения. Тут важен сам процесс сбора для своей любимой цветов и их подношения именно в своём личном клюве с набрякшими тычинками. Разве может быть что-то ознобнее этой вечной темы – когда он что-то собрал в непосильных трудах и, спотыкаясь, несёт для неё, своей любимой. Буквально летит на крыльях любви. Неважно, кто из них есть кто на самом деле. Поистине бессмертная идиллия! Он обязательно что-то ей приносит и за это просит снисхождения. После чего она должна, просто обязана дрогнуть и снизойти до его тычинок! Да ни одна исихазьма с умилением и рядом с этой картинкой не валялись!
Так что и в самом главном бомжики куда более живые и человечные, чем остальные люди. Потому что всё у них в наиболее чистом виде, полностью свободном от любых наслоений. Живут именно как птички с птичками! В холодных скалах над океаном. Поэтому женщины их иногда и подкармливают.
Всю жизнь буду помнить одну картинку, подсмотренную на паперти.
Просят подаяние нищие и бомжи. Сидят рядышком он и она, парочка. Бог ведь ни за что не попустит, чтобы всякой твари не было по паре. Никогда такого быть не может, чтобы и на предельном дне или даже ниже, в самом страшном сне своём и падении человек остался бы без неё, своей подружки-птички, своей щебетуньи, пусть и долбанной мозгоклюйки. Она всегда будет рядом с ним, а он постоянно с нею. Какие бы они оба ни были всё это время.
Вот так и сидели они тогда на паперти у храма, рядышком, вроде сравнительно молодые, а словно совсем старенькие дедушка с бабушкой, как два облезлых замерзающих голубка, донельзя завшивленные, оборванные и ободранные, в гнойниках и язвах. Он пересаживается с корточки на корточку, гладит её по посиневшей шершавой щеке, суёт в руку надкусанный пасхальный куличик, смахивает ей слезинку и невыразимо нежно воркует с испитыми хрипами в просаженной глотке: «Любимая моя! Любимая!». А чё-почём дальше сказать и не знает. И слов никаких больше нет. А зачем они? Он ей принёс кулич и поэтому она – его! Пусть теперь хоть совсем мозги выклёвывает. Любимой всё можно. Чик-чирик.
Вот так и я сейчас. Глажу по щеке намертво запавшую мне в душу придорожную шлюху, на которой клейма негде ставить, и говорю внезапно охрипшим голосом: «Любимая ты моя! Любимая!». И никаких других слов у меня не осталось. Знаю лишь, что «Любимая», больше ничего не помню и этого по жизни оказалось достаточно. А мозги мне и без любимой добрые люди уже выклевали. Только слёзы катятся из непостижимо стонущей души. Не пойму, отчего да почему. Чик-чирик.
Оскар Уайльд говорил, что грех – самый яркий мазок в жизни человека. По сути ничего другого в ней нет и после неё не останется. Перефразируя Пушкина, можно сказать, что и в самом страшном сне обязан человек не смельчать в суете, не испачкаться в ней, лишь бы не опоздать согрешить, потому что иначе будет бесплодно каяться за то, что не успел этого сделать. Потому что как раз согрешить, упасть на самое дно и измазаться так, что
И тут леди Ксю заканчивает свой предпоследний троллинг как всегда вещими, поистине чеканными словами-императивами, явно тоже сворованными:
– Покаяться всегда успеешь! А вот согрешить, да ещё по-настоящему, ты вполне мог и опоздать. И тогда бы пропал насовсем. Не спасся никогда. Так бы и жил без покаяния, а боженька этого очень не любит. Поэтому он тебя сохранил, глупое создание, дал возможность обойти праведников. Тебе встретилась я, а ты мне попался! Берёг-берёг тебя бог, а потом всё-таки не усмотрел. График движения выше даже него самого. И всё у тебя получилось вовремя. Не опоздал, ровно по расписанию вляпался. Дал копоти всем грешникам прошлого. Поздравляю! Отныне можешь спокойно спасать свою душу, каяться хоть до дыма из ушей, что с такой подзаборной дрянью связался, что испачкался с головы до ног и благополучно сломал себе всю оставшуюся жизнь. А на самом деле ты её спас, вскочив на последнюю подножку последнего вагона последнего поезда, где уже сидела в засаде я и спокойно курила. После чего задел для спасительного покаяния я тебе ого-го какой наворотила! На сто составов и подножек вперёд! Зацени, как старалась! Всю жизнь теперь будешь каяться, не на-каешься!
Представляешь, какие у тебя теперь перспективы для личностного роста?! Все праведников переплюнешь! Новую цивилизацию создашь.
Кстати о цивилизации. Не зря ты меня величал ещё и будущей спасительницей отечества, а также матерью оного. Словно предчувствовал, что возьмусь я и за него! Что не только одышку от тебя поимею. Ты как никто меня в этом поднатаскал. Всех моих клиентов стоил. Так что пусть теперь оно держится! Скоро начну спасать и его.
Изображение авторское
Глава 63. Улыбка Джоконды
Седьмой этап создания Сверхчеловека прошёл прямо-таки шероховато, честно скажу, даже с занозами, словно и вправду сглазил я его, преждевременно похвалясь. Непрерывно стопорило, клинило, а потом несло. Во вспененном валу. Продукт никак по-настоящему не заякоривался. Штормило очень сильно, где-то баллов на десять по шкале Саввы Городецкого. Недородившегося Кластера всё время выносило на рифы. Якоря срывало один за одним. Даже кое-кому из моих матросов и крыши. Придётся первого сверхчеловека новейшей эры акушерить щипцами. Конечно, ямок в головке тогда наделаем, рытвин всяких. Но то не страшно. Просто зашкально впечатлительный получится, одной экстра-сенсорикой своей сгоряча слишком многих задавит. Пока не разберётся в порядке очереди. Как бы кто нам лабораторию не вскрыл, вот чего боюсь – принудительного кесарева, после которого не все нормальными остаются.
Но и если всё хорошо пройдёт – всё равно будет Кластер новый Дядя Ваня комплексовать, стенать, причитая, что ему уже столько-то от рождения, а он ещё ничего не совершил грандиозного, не перевернул на всякий случай полчеловечества, или хотя бы его четвертушку на осьмушку. Впрочем, в настолько суверенных условиях, как в стране сейчас, любой Дядя Ваня ухренькается и не родившись, не говоря уже о каких-нибудь там моцартах иль масках. Те откинут копыта на уровне зарождения плаценты под них.