Клаудиа, или Дети Испании. Книга первая
Шрифт:
Теперь у Педро была не только рассечена левая рука, которой он прикрылся от толстяка, но и пропорот бок. Толстяк, правда, тоже держался за плечо, один только коротышка оставался пока еще совсем невредим. Педро пронзила боль и дикая злость на то, что все может кончиться так нелепо. Он издал пронзительный вопль отчаяния и, решив, что толстяк совсем размазня, с неистовой яростью набросился на коротышку.
Толстяк действительно настолько растерялся от такого неистового отпора, что отпрянул в сторону, зажав рукой свою рану, и Педро, вцепившись мертвой хваткой в ненавистного коротышку, покатился с ним по пыльной улице. Глаза ему заливало потом и кровью. Уже ничего не видя и не слыша, Педро, словно дикая кошка, из последних
Первое, что ощутил Педро очнувшись, непривычно нежное касание тонкого белья. Рассеченная бровь засохла и стянула все лицо, на теле не было живого места, но, главное, он был жив. Жив!
Педро с трудом повернул голову, чтобы оглядеться, и увидел комнату, обставленную просто, но с большим вкусом, а рядом с собой сидящего в кресле худощавого господина средних лет, с бородкой, в черном шелковом костюме, и при шпаге. Лицо его, туго обтянутое бледной кожей, напоминало бы призрак, если бы не яркие, живые, совершенно черные глаза с золотыми искорками. И эти глаза смотрели на Педро если не с участием, то с явным любопытством.
– А ты неплохо владеешь навахой, чико, – с неуловимым акцентом вдруг произнес он, слегка растягивая слова.
Глава пятая. Козни Лоренсаны
Жизнь при мадридском дворе бурлила.
Покинув герцогиню Осунскую и трясясь ночью по каменным улицам столицы, архиепископ Антонио Деспиг окончательно все обдумал. План его был блестящ, и на этот раз Мануэлю не удастся отвертеться. Прибыв домой, архиепископ в благодушном настроении отправился в спальню. После приятно проведенного вечера, бодрящих яств и вин он намеревался завершить блаженство уходящего дня супружеской постелью. Конечно же, супружеской, принимая во внимание строгие законы целибата, постель можно было назвать только условно, но дородная Хосефа, много лет считавшаяся экономкой его преосвященства, считала ее именно таковой – и сейчас пребывала уже в ней. Судя по всему, она не заметила вошедшего и продолжала спокойно спать, устремив хищный нос к потолку. Деспига вдруг разобрала редкая охота поребячиться, и, решив не открывать своего присутствия заранее, он потихоньку разделся, на цыпочках подошел к постели и осторожно влез под толстое пуховое одеяло. Однако едва благочестивый, но разохотившийся супруг приблизил губы к румяной щечке, как ему в ноздри ударил какой-то странный и очень знакомый запах. Приподнявшись на локте и пристально посмотрев на мирно посапывающую Хосефу, Деспиг с трудом разглядел на и без того пухлых щеках прилепленные плоские куски сырого бычьего мяса. Его едва не стошнило, и расстроенный архиепископ вынужден был повернуться на другой бок. Донья Хосефа в свои сорок лет все еще хотела нравиться.
Рассвет был мрачным. Архиепископ Антонио потянулся и широко зевнул. Ему так и не удалось сомкнуть глаз в эту ночь. Дело, которое он начал обдумывать, возвращаясь после парадного обеда у герцогини Осунской, было задумано очень тонко, и святому отцу не терпелось поскорее дать ему ход. Боясь оглянуться на все еще мирно сопящую Хосефу, он осторожно выбрался из постели и, не позвав слугу, стал одеваться сам, соображая, как лучше организовать день.
«Прежде чем идти на доклад к Лоренсане нужно непременно успеть переговорить с духовником Ее Величества и, хорошо бы, собрать уже все бумаги», – думал он. – Их высокопреосвященство будут весьма довольны мной».
Отправляясь к завтраку, архиепископ распорядился, чтобы закладывали карету. Настроение его, несмотря на отвратительный
Итак, реализуя свой план, сразу же после завтрака дон Антонио направился прямо в королевский дворец и там, во дворцовой церкви, встретился со своим старым приятелем домом Рафаэлем де Мускисом, личным духовником королевы и епископом Авилы. Деспиг прекрасно знал, как де Мускис ненавидит Годоя. Маленький, но очень подвижный и живой, духовник королевы сам уже давно искал любую возможность свалить ненавистного премьера. Однако на каждое, даже самое осторожное замечание в его адрес епископ получал от своей духовной дочери только категорический отказ. Действия и личность Мануэля Годоя не подлежали никакому обсуждению.
– Да, да, я прекрасно знаю, мой дорогой, что с королевой сейчас говорить об этом бесполезно, да и не нужно. Мы пойдем другим путем.
– Вижу, любезный мой друг, вы уже что-то придумали. Не томите же, выкладывайте скорее.
Грузный и важный, казавшийся глыбой рядом с небольшим де Мускисом, архиепископ Деспиг немного помолчал и степенно продолжил.
– А вы знаете, дорогой мой Рафаэль, ничего особенного делать и не надо. Я долго обдумывал ситуацию, даже посоветовался с некоторыми умными людьми и понял, что чем проще мы будем действовать, тем вернее.
– Согласен с вами, любезный дон Антонио: чем проще интрига, тем вернее она срабатывает, – тут же подхватил де Мускис. Хотя Деспиг и не назвал ему людей, с которыми советовался, епископ, прекрасно зная привычки и образ жизни своего коллеги и приятеля, легко догадался, что, прежде всего, он имел ввиду герцогиню Осуну. А поскольку де Мускис считал герцогиню женщиной весьма умной и образованной, то живость его интереса к тому, что она придумала на этот раз, была действительно неподдельной.
– Мы поведем дело, дружище, нашим обычным порядком. В трибунал инквизиции должно поступить три самых ординарных доноса. Это, во-первых, позволит Лоренсане вполне естественным путем возбудить дело и начать расследование…
– А во-вторых, снимет со всех нас всякие подозрения, – радостно подхватил де Мускис.
– Да! Но есть еще и в-третьих!
– Но что же в-третьих, любезный дон Антонио?
– Мы сможем занять при Их Католических Величествах позицию не обвинителей, а как бы даже заступников этого негодяя…
– И это поможет нам не только сохранить и упрочить свои позиции, но и еще вернее свалить его!
– Итак!
– Итак?
– Теперь нам с вами нужно только определить, что именно будет написано в доносах и кто их подаст.
– Ну, это не составит большой проблемы. У этого безбожника столько грехов…
– Во-первых, он не посещает Церковь Христову.
– Да, да. А как говорил отец Киприан – qui non habet Ecclesiam matrem, non habet Deum patrem. [44]
– Поэтому первый донос должен поступить от приора дворцовой церкви. И это проще всего устроить вам, мой дорогой друг. Пусть он напишет, что Князь мира давно уже не бывал у причастия.
– Верно. Только вы пообещайте ему, любезный дон Антонио, что мы сразу же переведем его куда-нибудь в другое место, чтобы длинные руки этого мужлана, в случае чего, не достали честного слугу Церкви.
44
Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец (лат).