Клавесин Марии-Антуанетты
Шрифт:
– Что там, Коль? – осведомился Сухарев, заглядывая через плечо напарника.
– Сам погляди, – отозвался Коржиков, отступив в сторону. При этом его лицо, красное и обветренное от нелегких будней патрульной службы, приобрело не свойственный ему бледно-зеленый оттенок.
– Матерь Божья! – выговорил Сухарев, тоже на глазах бледнея. – Кто же его так?
Храбрый Коржиков не ответил: он отошел в сторонку, перегнулся пополам и изверг на землю съеденный час назад гамбургер, приобретенный им с большой скидкой в рамках антикризисной акции, проводимой придорожной закусочной.
На переднем сиденье серого автомобиля в странной и неестественной
Но не это выражение круглых совиных глаз заставило побледнеть видавших виды сотрудников дорожно-патрульной службы. И уж точно не это выражение заставило несгибаемого Коржикова расстаться с гамбургером, купленным на законно заработанные деньги.
Как уже было сказано, у особо опасного незнакомца были круглые, широко распахнутые глаза, напоминавшие глаза совы или филина, крючковатый нос, похожий на клюв ночного хищника. Ниже этого носа у него, собственно говоря, ничего не было: нижняя челюсть и горло были буквально вырваны, на их месте виднелась кошмарная рана с рваными краями, как будто какой-то огромный зверь вгрызся в лицо незнакомца своими страшными челюстями…
Чтобы соединиться с Управлением, понадобилось много усилий: Коржиков держал рацию, а Сухарев трясущимися руками тыкал в кнопку, да и то попал не с первого раза.
Софочка вздрогнула и открыла глаза.
Она была не в постели и вообще не у себя в спальне: она в одной ночной рубашке стояла в каком-то коридоре, перед неплотно закрытой дверью, из-за которой пробивался тусклый неровный свет.
«Я сплю, – подумала девушка, – я сплю. Это мне только снится…»
Внезапно ей мучительно и непреодолимо захотелось открыть дверь и заглянуть за нее…
«Тебе это снится, – раздался у нее в голове негромкий, вкрадчивый голос. – Тебе это действительно снится. А если так – открой эту дверь. Открой эту дверь и посмотри, что за ней…»
– Я сплю! – проговорила Софа вслух, и звук собственного голоса прозвучал странно и непривычно. – Я сплю, значит, могу делать все, что хочу. Я открою эту дверь, и будь что будет…
Она шагнула вперед, толкнула дверь…
И тут же узнала комнату, в которую попала.
Это был собственный кабинет ее матери, Марии Антоновны Нарышкиной, тот кабинет, в котором она принимала своих самых близких друзей. Мария Антоновна не позволяла Софочке заходить сюда даже днем, а уж сейчас, ночью…
– Я сплю, мне это снится! – прошептала Софа. – А во сне все позволено!
Посреди кабинета стояла сгорбленная женская фигура со свечой в руке. Приглядевшись, Софа узнала в ней старую гувернантку мадемуазель д’Аттиньи. Француженка была облачена в свой допотопный пудермантель, на седых волосах – черный кружевной чепец. Она стояла возле старинного французского клавесина, держа в свободной руке какую-то бумагу. Поставив подсвечник со свечою
– Что вы делаете? – проговорила Софа, не сдержав любопытства. – Впрочем, я сплю, и вы мне снитесь, так что делайте, что вам будет угодно…
Мадемуазель д’Аттиньи положила вторую часть своей бумаги в тайник и закрыла его. Только после этого она повернулась к Софочке и закивала, как китайский болванчик:
– Вы спите, дитя мое, это так. Но прошу вас – запомните навсегда этот сон, ибо он имеет чрезвычайное значение не только для вашей жизни! Я скоро умру, дитя мое. Пока я была жива, я хранила некое сокровище. Некую святыню, древнюю, как сам мир. Скоро я умру, и в этом кабинете я спрячу указание, где хранится то сокровище. Теперь, дитя мое, вам надлежит беречь его до того дня, когда ему придется выйти на свет. Как знак вашей судьбы, я передаю вам этот кулон… – и старуха протянула Софочке худую руку, в которой был зажат маленький предмет. Софа приняла его у француженки – в конце концов, она спит, а во сне все позволено! – поднесла к глазам и рассмотрела.
Это был небольшой кулон старинного золота в виде вертикального ромба, внутри которого находился полумесяц, перечеркнутый ключом.
– Этот кулон, дитя мое, вам надлежит хранить как зеницу ока, а перед концом своей жизни передать дочери или другой особе женского пола, которой вы сможете доверить тайну…
– Тайну? – переспросила Софа.
Гувернантка что-то проговорила в ответ, но девушка не расслышала ее слов. Комната заколебалась перед ее глазами, наполнилась дрожащим, мерцающим светом…
И Софочка проснулась в своей собственной постели.
Была глубокая ночь, тусклый огонек ночника едва освещал своим неровным светом суровые лики икон.
«Приснится же такое», – подумала Софа и повернулась на правый бок, собираясь снова заснуть.
Но что-то пребольно укололо ее в щеку.
Девушка вздрогнула, приподнялась на локте и взглянула на уколовший ее предмет.
На ее подушке лежал маленький кулон старинного золота – вертикальный ромб, а внутри его – перечеркнутый ключом полумесяц…
Дверь спальни приоткрылась. На пороге появилась старая няня Захарьевна в наброшенном на плечи пуховом платке. Софочка заметила на лице няни какую-то неясную тревогу.
– Что случилось, Захарьевна? – шепотом спросила девушка, приподнимаясь на кровати.
– Ничего, ясочка, все спокойно! – отозвалась няня ласковым голосом.
– Не надо меня обманывать! – резко оборвала ее Софа. – Я уже не ребенок!