Клеопатра и Антоний. Роковая царица
Шрифт:
— Это египтянка виновата! Это ее дурное влияние!
Сенат взвыл, словно обнаружив выход из лабиринта:
— Конечно! Это она, царица египетская!
И все же с первой попытки не получилось, хотя речь о триумфе уже не шла.
Помогли сами Клеопатра и Марк Антоний. Поняв, что триумф ему не обещают, Антоний обиделся на римский сенат и согласился с решением царицы провести триумф в Александрии. Невиданная наглость, потому что сама честь проводить триумфы принадлежала только Риму. Это был его и только его праздник, когда в честь знаменательной победы или великого похода полководец
Триумфы проводились по специальному решению сената, стать триумфатором означало стать уважаемым человеком в Риме на всю жизнь. Бывало, от триумфов отказывались ради консульства, как когда-то поступил Цезарь, предпочтя звание консула очередному триумфу, но не первому для себя.
Но чтобы триумф проводили вне стен Рима?! Это означало только то, что человек презирает Рим и все его правила.
Сенаторы поверили в фальшивое завещание Марка Антония, человек, согласившийся на триумф в другом городе, даже другой стране, не может называться римлянином.
А в Александрии проходил триумф. Настоящий, куда более роскошный, чем в Риме. Клеопатра помнила, как проезжала по улицам Рима сама, почти как триумфатор, помнила восхищение людской толпы, крики восторга. Ей хотелось затмить все это, подарить мужу праздник.
Триумф удался, такого не видели даже в Риме. Марк Антоний приобрел славу победителя, но потерял много своих сторонников. Это у Марка Антония была Клеопатра, у его центурионов царицы Египта не было, цариц на всех не напасешься. Многие военачальники не поняли своего полководца, они были готовы пройти с Марком Антонием огонь и воду снова, биться плечом к плечу, терпеть холод, боль, вынести все, но понять подмену Рима Александрией не могли. Рим есть Рим, и триумфы его традиция, очень дорогая, которую нужно свято блюсти.
Триумф в Александрии прошел, но еще до него легионы Антония покинули несколько его боевых товарищей. Не все желали связывать свою судьбу с Александрией.
В Риме произошедшее восприняли как настоящую пощечину, а Марка Антония почли как врага римского народа.
Это не входило в планы Октавиана, ему вовсе не было нужно, чтобы Марка Антония прирезали, как Цицерона. Октавиану требовалось уничтожить не только самого Антония, но и его египетскую благодетельницу, а заодно поставить Египет под власть Рима. Вот это стоило любого триумфа!
Но как это сделать? Развязать новую гражданскую войну ему никто не позволит, так недолго и самому попасть в опалу, не посмотрят, что консул. Октавиан ломал голову над этим вопросом, когда получил помощь с совершенно неожиданной стороны.
— Гай, к тебе пришла Сервилия. Я сказала, что ты занят, но она просит поговорить, говорит, что уезжает завтра.
Что за привычка у Ливии выкладывать все сразу! Не могла просто сказать, что Сервилия завтра уезжает и просит поговорить?
Он удивился появлению многолетней любовницы Цезаря. После убийства Цезаря Сервилия притихла, боясь навредить своему сыну Марку Бруту. А после самоубийства проигравшего войну Брута о ней и вовсе ничего не
Что могло понадобиться Сервилии у него? Спускаясь к гостье, Октавиан размышлял, не скомпрометирует ли его этот визит. Но уже поздно, Сервилия шагнула ему навстречу:
— Приветствую тебя, Гай Юлий Октавий Цезарь.
Произнося ответное приветствие, он подумал, что ей, наверное, трудно говорить те же имена, что и у Цезаря, только по отношению к нему. Нет, по лицу ничего не заметно.
От любого угощения Сервилия отказалась, попросила только короткий разговор. И в кресло присела на краешек, словно собираясь уходить.
— Гай, уничтожь ее.
Ему не нужно было объяснять, о ком говорит Сервилия. Египетская царица увела у нее Цезаря, кого еще может просить уничтожить обиженная любовница?
— Как? С ней Марк Аноний.
— Я знаю, он твой зять, но ты не слишком любишь зятя, если сочинил за него такое завещание.
Короткий взгляд в ответ, словно блеснул клинок. Сервилия чуть усмехнулась:
— Марк никогда не написал бы так складно и красиво. Он хорошо говорил, но не умел выражать мысли на пергаменте. Мне все равно, кто старался. Вернемся к египтянке.
Октавиан молчал, пораженный умом женщины. Перед ним сидела патрицианка до мозга костей. Пожилая, но по-прежнему уверенная в себе, точно знающая цену каждому слову, каждому жесту. Чувствовалось, что в молодости она была очень красива, теперь красота увяла, но правильные черты лица остались. Не зря Цезарь много лет любил Сервилию, и даже потом, когда в Рим приехала Клеопатра, все равно находил удовольствие в беседах с бывшей любовницей.
— Ищешь повод, чтобы начать воевать? Гражданскую войну с Марком Антонием тебе не простят. И у него найдется много защитников в Риме, его любят.
Хотелось ответить, что и сам знает, но Октавиан только кивнул.
— А ты свали всю вину на нее. Марк Антоний, наивный, добрый, неискушенный в хитростях, попал под чары коварной обольстительницы. Ничего удивительного, ведь даже Цезарь был околдован и не смог устоять. Она применяет какие-то средства… Марка Антония надо спасать, и немедленно.
Чего это она, он не собирается спасать этого дурачка! Сервилия чуть усмехнулась в ответ на недоуменный взгляд Октавиана.
— А для этого не грех объявить войну Клеопатре. Египетская царица не гражданка Рима, война не будет гражданской. А в том, что в нее на свою голову ввяжется Марк Антоний, твоей вины не будет. Ты будешь воевать с Египтом. Многие еще помнят эту зазнайку и поддержат тебя. А обещания египетских богатств добавят прыти и желания завербоваться в легионы.
Октавиан даже тихонько рассмеялся от удовольствия! Этот был тот самый выход, который он так давно искал и никак не мог найти. Изящный, достойный аплодисментов.
— Ты самая удивительная женщина, которую я встречал в жизни.
Почему-то эта фраза вызвала у нее почти презрение:
— Много ты их видел, стоящих! Путаешься с кем попало.
Сказала, как ворчливая мать. Но Октавиана поразил даже не тон, а ее осведомленность. Значит, Сервилия следит за ним. Наверняка следит, пытаясь понять, правильно ли поступил Цезарь, завещая все Октавиану.