Клещ
Шрифт:
Отъ какого слова? Родіону Андреевичу казалось, что онъ никакого слова не давалъ. Но прежде чмъ онъ могъ сказать что-нибудь по этому поводу, Подосеновъ отбжалъ на средину комнаты, и взмахнувъ руками, какъ бы желая обнять этимъ жестомъ всехъ присутствующихъ, провозгласилъ громко:
– А теперь, господа, принимая во вниманіе, что въ нашемъ маленькомъ обществ имются дамы, я полагаю… я полагаю, что нашъ милйшій хозяинъ не упуститъ случая устроить намъ какую-нибудь поздку за городъ, чтобы достойно закончить этотъ пріятнйшій день. Шурочка,
Шурочка, во время дловаго разговора молча сидвшая за піанино, вскочила и сдлала свое любимое движеніе, выражавшее, что въ ней много жизни.
– Ахъ, какъ чудесно! – воскликнула она. Подосеновъ только взглянулъ на Гончукова, какъ-то странно подмигнулъ ему, и объявивъ, что бжитъ за тройкой, исчезъ.
VI
На другой день Родіонъ Андреевичъ, проснувшійся чрезвычайно поздно, съ головною болью и какимъ-то непріятнымъ ощущеніемъ во всемъ тл, точно его провезли сто верстъ въ телг по ухабамъ, опять лежалъ на диван въ кабинет, выпуская кольцами дымокъ сигары.
Онъ былъ сильно не въ дух. Загородный пикникъ не оставилъ въ немъ никакого пріятнаго впечатлнія. Онъ даже хорошенько не помнилъ, какъ и что именно тамъ происходило. Сидли они въ особомъ кабинет, имъ подавали какой-то ужинъ, котораго, впрочемъ, никто не лъ, такъ какъ вс были сыты отъ обда. Но бутылки все время передъ нимъ стояли, и онъ много пилъ. Ему вс подливали, точно нарочно хотли опоить его. Подосеновъ распоряжался. Наталья Семеновна и ея мужъ, кажется, порядочно клюкнули. Шурочка поминутно длала движеніе, выражавшее, что въ ней много жизни. Потомъ появились цыгане. Потомъ онъ помнилъ только, что очень ослаблъ, и что Шурочка ему чрезвычайно нравилась. Должно быть, онъ былъ очень смшонъ. И все очень дорого стоило. Онъ не помнилъ, сколько взялъ съ собой денегъ, но привезъ назадъ очень мало. Послднее обстоятельство больше всего уязвляло Родіона Андреевича.
«Этотъ Подосеновъ прямо зловреденъ, – думалъ онъ, – съ нимъ опасно. Я теперь вижу, что это за человкъ: онъ прямо изъ бумажника вытащить можетъ».
Подосеновъ явился какъ разъ въ эту минуту, поздоровался съ необычайно серьезнымъ видомъ, и слъ въ кресло прямо противъ хозяина. Глаза и все лицо его выражали укоризненную озабоченность.
– Хорошъ ты вчера быль, – произнесъ онъ наконецъ, въ упоръ и неодобрительно взглядывая на пріятеля.
– Знаю, что пьянъ быль; мн нельзя пить, – сказалъ Гончуковъ.
– Да, по крайней мр въ присутствіи молоденькой двушки, – подтвердилъ Подосеновъ. – Ты оскорбилъ Шурочку.
– Чмъ же это я ее оскорбилъ? – переспросилъ Гончуковъ, нсколько даже смущаясь.
– Помилуй, ты съ ней такъ свободно обращался, точно она уже объявлена твоей невстой, – объяснилъ Подосеновъ. – Положимъ, мы были между своими, и все это не иметъ значенія, если твои намренія вполн серьезны.
– Какія намренія? Съ чего ты взялъ? – воскликнулъ Родіонъ
– Ну, полно, точно я не замчалъ. Я давно вижу, что Шурочка теб сильно нравится, – сказалъ Подосеновъ. – Да она и не можетъ не нравиться. Въ этой двушк столько жизни…
Гончуковъ припомнилъ обычное движеніе Шурочки, и оно показалось ему теперь отвратительнымъ.
«Провались она съ своей жизнью», подумалъ онъ.
– Очень можетъ быть, только я совсмъ не собираюсь жениться, – сказалъ онъ вслухъ. Подосеновъ опрокинулся на спинку кресла.
– Не собираешься жениться? – повторилъ онъ. – Въ такомъ случа, какъ же ты позволяешь себ такое обращеніе съ порядочной двушкой?
– Какое обращеніе? – возразилъ съ раздраженіемъ Родіонъ Андреевичъ. – Если я былъ неприличенъ, то вамъ надо было уйти, а не заставлять меня пить.
– Ты долженъ былъ помнить, что находишься въ обществ двушки, – настаивалъ Подосеновъ.
– А зачмъ же родители этой двушки не сообразили, что ее не слдуетъ возить по рестораннымъ кабинетамъ? – защищался Гончуковъ.
– А-а, вотъ какъ ты разсуждаешь! – воскликнулъ Подосеновъ. – Въ такомъ случа, нога моя больше у тебя не будетъ.
– И прекрасно, отлично.
– Что-о? Это ты такъ говоришь своему пріятелю, другу, который всего себя отдалъ теб?
– Чтожъ, если ты Богъ знаетъ съ чмъ являешься ко мн.
– Такъ-то? Это за все то, что я для тебя сдлалъ?
Подосеновъ вдругъ всталъ и принялся шарить по столу, ища сигаръ.
– Да тутъ пустой ящикъ; гд же у тебя сигары? – спросилъ онъ, какъ ни въ чемъ не бывало.
– Ты же, вроятно, вчера въ карманы себ высыпалъ, – отвтилъ Гончуковъ. Подосеновъ замтилъ наконецъ на стол портсигаръ, вытащилъ оттуда «patentes» и закурилъ.
– Ну, а на сколько акцій ты подпишешься? – вдругъ перемнилъ онъ разговоръ.
– Ни на сколько, – отрзалъ Родіонъ Андреевичъ.
Подосеновъ пыхнулъ на него изъ сигары.
– Почему же это? Вдь ты далъ слово.
– И не думалъ. Я говорилъ, что симпатичная идея, и больше ничего, а участвовать въ дл не буду.
– На какого же чорта намъ твои симпатіи?
– Этого я ужъ не знаю.
Подосеновъ опять пыхнулъ нсколько разъ дымомъ.
– Нтъ, я вижу, съ тобой каши не сварить, – сказалъ онъ. – Ты совсмъ не такой человкъ, какимъ я считалъ тебя.
– Чтожъ длать.
– Нехорошо, крайне нехорошо. Ну, такъ вотъ, слушай, у меня къ теб послдняя просьба. Мн деньги до зарзу нужны, одолжи мн взаймы дв тысячи.
– Съ какой же стати?
– Какъ, съ какой стати? Да ты позабылъ, что я цлые дни съ тобой возился, порученія твои исполнялъ, время терялъ? Что я тратился, для того чтобы составить теб компанію?
Родіонъ Андреевичъ окончательно возмутился.
– Я у тебя не въ долгу, такъ лучше намъ не считаться, – сказалъ онъ. – Ты однхъ сигаръ у меня перетаскалъ сколько.