Клёст - птица горная
Шрифт:
Когда до забора оставалось пару шагов, во дворе успело появиться ещё полтора десятка преследователей, азартно спешивших на помощь своим. Я широко отмахнулся, царапнув остриём сразу два щита, и тут же швырнул меч через забор. Прикрылся щитом, по которому сразу кто-то ударил, сорвал с пояса последнюю бомбу, зубами вырвал чеку, стукнул рукоятью себе по бедру, ощутив, как стержень крошит стекло у колбы.
Оставалось отмахнуться щитом ещё раз, отражая очередной удар, затем привалиться левым боком к стене, забросить на парапет свободную правую руку, уцепиться ею (бомба как бы случайно упала мне под ноги), а
Я рухнул лицом вниз, успев повернуть щит лицом к земле — иначе бы левую руку вывернул или даже сломал. При падении главное — превратить силу удара о землю в силу вращения вокруг своей оси, т. е. просто покатиться, словно бревно. Вот и я сделал один оборот, подогнул ноги и, когда ступни коснулись земли, — оттолкнулся правой рукой от её поверхности — и тут же оказался стоящим вертикально.
Сразуже за этим во дворе, из которого я ускользнул, грянуло эхо взрыва, вдогонку которому зазвучала солдатская брань. Я огляделся, подобрал свой меч, закинул щит за спину и побежал дальше, руководствуясь давним принципом: от места своих проказ нужно держаться как можно дальше. Уж больно там люди остаются раздражительные…
Перебираюсь сквозь очередной забор — и оказываюсь во дворе, куда толпой вваливаются солдаты… божегорцы!!! Которые увлечённо бросились в мою сторону в лютой жажде настрогать меня словно морковку, приняв за представителя народного ополчения. Пришлось мне не менее горячо уговаривать их не спешить с этим делом: я быстро перечислил всех командиров по всем легионам, каких только знал. И даже покойного Старика не забыл.
— Вы тут не видели мужика молодого, одетого во всё чёрное? Или уже успели убить?
— Его наши Шест и Сиг сейчас в штаб ведут! Говорит, что на «драконе» летал. Брешет, поди?
— Нет, это правда.
Путь в штаб имелся только один: через городские ворота. А самый лёгкий — по нашей улице, чтобы шею себе во дворах не свернуть. Я выбрался на неё и довольно скоро настиг приметную троицу, состоящую из одетого во всё чёрное, и двух солдат: долговязого и лупоглазого.
Я навязался к ним в компанию по двум причинам: во-первых, хотелось убедиться лично, что «бухгалтерия» в мою пользу поставила хотя бы одну галочку, а во-вторых, на сегодня я навоевался до одури, и рисковать жизнью больше не желал. Даже ради Господа Бога нашего, — Вседержителя Пресветлого. В конце-концов, за меня там Шмель остался…
После войны
Мы вышли из города, и очень скоро наткнулись на нескольких коней, брошенных химиками при входе в город. Подарочек нам, что и говорить, достался приятный, но я был и вовсе потрясён, узнав среди них мою Чалку:
— Ах, ты ж моя красавица! А я думал, что тебя уже давно на колбасу отправили!
Лошадка подняла голову от травы, которую щипала, и заржала осуждающе.
— Ну-ну, не сердись, хорошая! — я погладил её по гриве.
Я в двух словах объяснил солдатам, что такому великому человеку, каким являлся Механикус, не пристало топать пешком, как лопуху-пижону, а потому ему нужно непременно ехать верхом, как представителю
А я и без седла чувствовал себя вольготно.
Наши бравые солдаты-провожатые сразу поскучнели, и не захотели топать пешком. Тем более, когда за спиной лежит целый город, готовый к началу тотального разграбления, а воевать там осталось — всего ничего. Очень скоро мы ехали вдвоём, а Механикус, возбуждённый счастливым спасением, простодушно разбалтывал мне государственные секреты.
Оказывается, то треугольное крыло, на котором спасённый мной летун вёл шпионаж, называется «самолёт». «Дракон» же по научному именуется аэроплан, а его «возница» — авиатор. Внутри у аэроплана имеется огромный двигатель, вращающий стальные лопасти, а также химик, запускающий это чудо техники, а потом готовящий «подарки» к взрыву и сбрасывающий их в открываемый люк.
Самый опасный из грузов называется «дождик». Химик активирует боеприпас сразу внутри аэроплана, и, если промедлит со сбросом, то тот взорвётся прямо в брюхе «дракона». Для наиболее эффективного использования «дождика» нужно лететь на строго определённой высоте — тогда бомба с картечью взорвётся прямо над головами недругов.
У «дракона» имелась одна скверная особенность: он не мог взлетать два раза в день. После каждого полёта его двигатель требовалось разбирать до винтика, всё перебирать и чистить, а это — работа на целый день, а то и больше, — если выявлялись дефекты. Вот этим и объяснялся тот факт, что эти «птички» не появлялись дважды, — даже если всем очень хотелось, даже если второй удар мог обеспечить решающий перелом ситуации.
Перед посадкой в городе Механикус приказал напарнику сбросить топливо для двигателя. Тот дёрнул рычаг, и улицу накрыло взрывоопасным туманом. После этого тот бросил в люк ручную бомбу…
«Воздушного» химика ранило при обстреле шутихами со шпиля собора, и он еле-еле выполнил последний приказ своего командира. Шансов добраться до своих у него не имелось. Механикус после посадки выбрался через свой аварийный люк, а его напарник, скорее всего, отравился: каждый химик носит с собой ядовитую дрянь, не надеясь на милость при взятии в плен. На мой взгляд, Механикус шансов на вражескую милость не имел ещё больше, но, вот поди ж ты — решил прорываться. И повезло.
Вообще-то, везение Механикуса началось тогда, когда ему сделали бронированное кресло, защитившее его от картечи. А у его напарника, кроме рубахи, никакой брони не имелось…
Вот так, с задушевными байками, мы и подъехали к шатру армейского командования. Вернее, к целому палаточному городку, где каждому важному чину полагалась отдельная палатка, по размерам едва ли уступавшая шатру Старика.
Механикус вошёл в ту, где сидел пожилой чиновник в кителе «тех самых», — со всеми регалиями и наградами. Плешь, начинавшаяся со лба, мясистый нос, толстые губы, помутневшие глаза не мальчика, но мужа, — вот то, что можно было сказать про этого субъекта.
Мой спасённый вытянулся и отрапортовал о частичном выполнении задания, аварийной посадке и о своём спасении с моим участием.