Клетка бесприютности
Шрифт:
«Что ж мы, не выучим тебя, что ли? – спрашивала она, пялясь в заранее распечатанный мною приказ о зачислении. – Медицинский так медицинский. Отцу не говори, злиться будет».
Но сказать пришлось: невозможно учиться сутками, каждый вечер гладить белый халат и сделать так, чтобы человек, живущий в этом же доме, не знал об учебе. Скрипнув зубами, а потом табуретными ножками об пол от резкого подъема, он разбил мне нос, удовлетворился кровью и сплюнул под ноги.
«Выблядка своего, – сказал, – лучше пристрой куда. А то я за себя не ручаюсь».
Он никогда за себя не ручался – ни со мной, ни с матерью,
Вспотев от волнения по дороге, я впервые перешагивал порог университета в качестве студента, а не случайно залетного абитуриента, еще не знавшего, пройдет он порог по баллам или нет. Больше половины из тех, кто топтался недавно у приемной комиссии, сейчас обивали пороги колледжей, институтов попроще или вообще армейских корпусов. Я чувствовал себя гордо – подбородок вздернулся будто сам по себе вверх, особенность по сравнению с другими перла из груди, но я чуть прижал высокомерие, проходя мимо уже познавших студенческую жизнь старшекурсников.
Виталик уже стоял здесь – его кудрявая макушка возвышалась над остальными, а широкая щербатая улыбка виднелась издалека. Он был таким громким, сносил остальных бесшабашием и харизмой, успел завести друзей за несколько минут нахождения на общем сборе. Я мялся в стороне от неловкости до тех пор, пока он меня не заметил и не затащил в общую компанию.
«Игорь, – только и успевал представляться я. – Да, тоже рад, что будем вместе учиться, очень рад».
Рад ли? Не знал сам, но девочка с косой до пояса, перекинутой через левое плечо, с забавным носиком, усеянным веснушками, показалась чудной. Никто не знал, что она, пьяная, тем же вечером первого сентября прыгнет ко мне в постель в ободранной комнате в общаге, расплавится в похоти, а коса спутанными кудрями спадет между голых лопаток с россыпью некрасивых родинок.
Ночной воздух пробирался сквозь деревянные рамы окон общежития и занавески, приятно ласкал прохладой. Натянув трусы, я подошел к подоконнику, доставая сигареты из пачки, и затянулся с блаженством. Кожа на плечах и груди еще была влажной от пота, и оттого ветерок начинал неприятно кусать.
– Скоро соседки вернутся, – я спиной чувствовал ее взгляд. – Может, хотя бы оденешься?
– Послушай, – я замялся. Наташа? Лена? Аня?
– Даша, – подсказала она, и я все-таки обернулся. Она недовольно поджала губы, обернувшись простыней вокруг груди, и все-таки поднялась. – Не запоминаешь имена тех, с кем спишь?
«Мы слишком резко оказались в постели», – хотел сказать я, но вслух произнес:
– Сегодня столько знакомств. Плохая память на имена, – в утешение я быстро чмокнул ее в лоб, бегло приобняв за талию. Вся комната уже провоняла табаком, дым от сигареты валил прямо внутрь, и я, опомнившись, поднес руку ближе к окну. Потом затянулся и выдохнул дым в ночную
– Скоро вернутся соседки, – напомнила Даша. – Тебе лучше уйти.
– Сколько времени?
Я совсем потерялся: за окном ночь, значит, точно больше десяти. В сентябре еще темнело поздно, и я надеялся, что на улице поздно не настолько, чтобы не успеть в метро. Даша скосила взгляд на настенные часы, и я тоже посмотрел в ту сторону – половина первого, и попасть на станцию шансов почти не было.
– Блядь, – выругался я, щелчком отправляя окурок с третьего этажа. – И как теперь домой добираться?
– Далеко?
– Чертаново, – я натянул брюки, наспех застегивая ширинку и пуговицу, путаясь в петле. – И автобусы уже наверняка не ходят! Вот это попал!
И даже не знал, стоил ли секс с Дашей таких проблем: разгневанной матери, орущего сына, пропущенного последнего поезда метро. Всю негу с тела сняло, осталось только напряжение, голень даже судорогой свело, пока я завязывал шнурки на старых, избитых жизнью кроссовках. Кнопочный телефон давно вырубился, мигнув оповещением о разряженном аккумуляторе, которого я и не увидел.
Даша почему-то ехидно усмехалась. Начинало раздражать.
– Родители дома заругают, что поздно пришел? – ее комментарий звучал до рвоты язвительно, но я только осклабился.
– У меня сыну два с половиной, – звучало почти гордо. – Волноваться, наверное, будет. Пока, Маша.
– Даша.
– Плевать.
Не знаю зачем – то ли за надменный комментарий, то ли за доступность, то ли за пренебрежительность, но мне тоже захотелось ее уколоть. Мы вряд ли бы еще встречались – она бы точно нашла партию поудачнее, побогаче и без сына-двухлетки, наверняка давно видевшего тридцатый сон.
Сбежав по унылому крыльцу общежития под недовольный взгляд с трудом проснувшегося коменданта, я выскочил на улицу и глотнул свежего прохладного воздуха. Поправив воротник уже совсем несвежей белой рубашки, заправив карманы в брюках, я побрел, обивая подошвы ботинок об асфальт, в сторону метро. На последний поезд я уже опоздал, поэтому решил просто идти – к утру я должен был добраться до дома или хотя бы до какой-то станции метро. Вдалеке гудели клаксоны автомобилей, где-то визжали шины от резкого торможения, где-то громко играла музыка, но все эти звуки утопали в приятной густоте ночи. Меня обволакивал воздух. После затхлого общежития и сладких духов я не мог надышаться.
глава четыре: день рождения – хороший праздник
День рождения Витальки нагрянул в октябре и стал неприятной неожиданностью – денег на подарок не было. Последние пятьсот рублей ушли на дешевую ткань для халата, который мать сшила сама, и новое пособие по анатомии. Все после пар собирались в общаге, хотя Виталькины родители в своей квартире жили в неплохом районе. Видать, отец-академик все-таки не разрешал бурно праздновать восемнадцатилетие любимого сына, а Виталику хотелось выйти за рамки разрешенного. Ему девчонки позволяли многое – вот и деньрожденным утром предложили отметить праздник у них в комнате, пообещав помочь с готовкой и украшениями. Виталик – хренов ловелас – отказываться не стал.