Клетка без выхода
Шрифт:
Месяцы скрупулезной подготовки, а вся операция заняла полночи. Прилежный охранник, коего постоянно ставили в пример остальным, беспрепятственно выпустил за ворота склада две угнанные фуры, под завязку нагруженные компьютерами. После чего сбежал со смены прямо в аэропорт и встретил рассвет в другом регионе России, с новыми документами и предвкушением щедрого вознаграждения, которое не замедлило себя ждать и прибыло с остальными напарниками уже через несколько часов.
Сказать, что я вошел во вкус подобной жизни, значило не сказать ничего. Подготовка, затем операция, а после полугодичное залегание на дно, что обычно совмещалось со строительством дальнейших планов насчет нового дела — так жил я на протяжении семи лет после освобождения из колонии. Я втянулся в эту жизнь, как наркоман, хотя с чем, а с наркотиками наша команда
Везение продолжалось долго. Слишком долго, что признавал даже Босс. Поэтому, когда однажды он решил поставить крест на нашем бизнесе, никто из нас не удивился — вовремя остановиться, даже когда тебе несказанно фартит, было в правилах Босса. Список наших грехов разросся до неприличия, а общей суммы награбленного после пятнадцатилетнего существования этой банды (до моего прихода она пленяла своим искусством криминальный свет уже восемь лет) хватило бы на то, чтобы вывести из нищеты какую-нибудь маленькую африканскую страну. Чувство меры, не утраченное Боссом и прочими, кто был с ним в команде с первых дней, заставило «стариков» окончательно завязать с криминалом. Все они разъехались по миру, став законопослушными гражданами стран дальнего зарубежья — тех, в которых наша компания однозначно не наследила.
Со мной — самым молодым членом команды — тоже обошлись по справедливости: я получил внушительный расчет и австрийский паспорт. Ради этого пришлось пожертвовать одним — путь в Россию был для меня закрыт навсегда. Слишком громкое дело провернули мы под занавес карьеры и слишком жарко горела теперь у нас под ногами земля отчизны. Ничего, смирился. Я и так за последние семь лет виделся с семьей всего три раза. Во время нашего последнего свидания отец и мать уже отдыхали на пенсии и возились на своем садовом участке, а Полина заканчивала консерваторию.
В тот раз мне и было заявлено, что мои родные не нуждаются в деньгах, которые я им периодически высылал. Причина не мотивировалась, но я полагал, что отец и мать — люди порядочные и богобоязненные — подозревали меня в связях с наркоторговцами. Оно и понятно — по телевидению о наркотиках твердили постоянно, а иное разумное объяснение появлению у меня на руках столь крупных сумм подобрать было сложно. Я и не пытался оправдываться, поскольку был в молодые годы чрезмерно обидчив и вспыльчив. Громко хлопнув на прощание дверью, я удалился и разорвал с семьей все отношения. Так что свой отъезд на постоянное место жительства за границу я переживал хоть и болезненно, но не слишком остро.
С тех пор я о своей семье ничего не знал. Лишь однажды, незадолго до злополучного сентября, мне попалась на глаза маленькая заметка о гастролях в Берлине молодой российской пианистки Полины Белкиной, лауреатки какого-то престижного музыкального конкурса. Очень хотелось встретиться с сестрой, но, к сожалению, вырваться в Берлин не удалось даже на день. Поэтому пришлось лишь в мыслях порадоваться за Полину, которая в свои юные годы уже добилась значительного успеха.
Обладание баснословной суммой вкупе с мечтами о красивой жизни, а также отсутствие контроля со стороны опытных товарищей сделали свое гиблое дело. Уже через пару лет безбедной жизни в
Экзамены на самостоятельность и гибкость мышления я провалил. Для организации своего дела у меня элементарно недоставало мозгов. Правда, кое-какие нужные знакомства в Европе у меня уже были, так что когда в один прекрасный день мне стало нечем платить за жилье, пришлось воспользоваться этими связями в поисках подходящей работенки.
Работенка для такого, как я, конечно же, отыскалась, причем довольно прибыльная, но делать ее пришлось почти без подготовки и — что было совершенно для меня диким — бежать чуть ли не через пол-Европы с полицейскими на хвосте. Подобные методы работы были для меня нехарактерны, но, скрипя зубами, я смирился с новыми условиями труда. А также с тем, что после той знаменательной погони Арнольд Шульц перестал считаться добропорядочным гражданином.
И понеслось: теневая жизнь европейских столиц, мелкие криминальные делишки то здесь, то там, желательные и нежелательные знакомства, предложения поучаствовать в авантюрах, которым до филигранных работ Босса было как детским утренникам — до спектаклей драматического театра. Но я соглашался, поскольку за десять лет криминальный мир засосал меня не хуже, чем симулайф — впечатлительного игрока.
Удивительно, почему меня не арестовали до лондонского ограбления — моя личность была к тому времени достаточно известной во многих странах. То ли еще не иссякло мое былое везение, то ли я и впрямь научился искусно заметать следы, но на последнее дело я шел, будучи абсолютно уверенным в успехе.
Идею ограбить бронированный фургон одного крупного лондонского научно-исследовательского института мне предложил Ллойд Браун — мой новый друг, с которым я познакомился, отмечая в Амстердаме свое тридцатилетие. В ответ на мое саркастическое замечание, что, дескать, партия лабораторных крыс — это именно то, что нам надо, Ллойд уточнил, что, согласно его проверенным данным, в институтском броневике регулярно перевозят не крыс, не медикаменты и не деньги, а алмазы. Большие партии алмазов для каких-то экспериментов не то с лазерами, не то еще с каким ультрасовременным оборудованием. И куда пристроить дорогостоящие высокопрочные «стекляшки», Ллойд якобы тоже уже договорился.
Обещанный мне кусок шкуры неубитого медведя выглядел шикарно — чуть ли не на порядок больше, чем обычный куш Арсения Белкина во времена его «семи сытых лет» у Босса. К тому же теперь «шкуру» предстояло делить на гораздо меньшее количество частей. И пусть я особо не доверял болтуну Брауну, в Лондоне у меня имелось укромное местечко, где в случае неудачи можно было надолго схорониться. Помнится, я еще похвалил себя, что поступаю столь же осмотрительно, как и Босс — прежде чем лезть в пекло, продумываю, каким образом из него выйти.
Правда, толку от моих расчетов все равно не вышло, поскольку операция была изначально обречена на провал. Ллойд оказался на поверку не матерым грабителем, а хорошим артистом, сумевшим убедить меня в наличии у него криминального таланта. На самом деле никаких подготовительных мероприятий Браун не проводил, а информатор, на сведения которого мы опирались, всучил нам непроверенные слухи. Нас кинули, а мы, словно бараны, покорно поплелись прямиком на бойню…
Слепой растяпа, собиравший для Ллойда информацию, знать не знал ни о каком эскорте, хотя за броневиком всегда неотступно следовала парочка неброских автомобилей, набитых вооруженными громилами в цивильных костюмах. Либо информатор их попросту проморгал, либо сливающий ему информацию подкупленный сотрудник института сам понятия не имел о негласном наблюдении за алмазными перевозками. Я несколько раз просил Брауна перепроверить эти сведения, поскольку с трудом верилось, что у броневика нет сопровождения, но Ллойд клялся и божился, что да, действительно «наука» предпочитает перевозить свои ценности, экономя на дополнительной охране. Как же мы недооценили эту проклятую «науку»!