Клетка в голове

Орехов Евгений

Пожалуй, самое страшное в тюремной жизни – необратимость. Любой твой поступок и слово всегда что-то да и значат. Всегда. Даже если ты сам и не вкладывал в него никакого скрытого смысла. Всегда найдётся тот, кто припишет к твоим действиям какой-то посыл. На воле ты можешь допустить какую-то ошибку, и тебе её простят. Или же ты можешь изменить место работы или переехать в другой город. Здесь всё не так. «Тюремный телефон» в отдельно взятой тюрьме иной раз работает даже лучше настоящего. В головах и слухах других заключённых на тебя быстро заводится подробнейшее досье, из которого ничего не вырежешь, как не старайся. И даже если сменишь одну тюрьму на другую, может всплыть человек, который расскажет другим всё о тебе. А ещё хуже – тебя вычислят. По поведению, манерам,

взгляду, татуировкам. Есть очень много признаков, которые выдают человека с головой, если его читает опытный заключённый. А в таких местах, если станешь скрывать, кто ты есть на самом деле – придётся туго, когда раскусят. А раскусывают практически всегда.

– Так ты чьих будешь? – спросил Никита.

– Сергеич – не мути, – донёсся уставший, с хрипотцой, голос с соседних нар, верхних, в середине камеры. К Громову повернулся и сам его обладатель. То был старый мужик. Лет шестидесяти. У него была короткая борода, почти полностью седая, но в ней ещё проглядывали чёрные волоски. Голова серебряная, волосы зачёсаны назад, не очень длинные, с залысинами по бокам. Лицо суровое, но не старческое – почти без морщин, но со шрамами. Глаза карие. Их нельзя было назвать животными, но воровской прищур в них имелся.

«Нет – кажись, вот авторитет, раз приказывает такому лбу».

– Меня звать Зуев Виталий Максимович. Ну, так откуда ты к нам? – спросил старик.

Громов знал – ответить нужно прямо сейчас и правду. Или же он сделает хуже себе самому.

– Из Зундия.

– Да? Говоришь – зовут Громовым. А по отцу как?

– Фёдорович.

– Правда? Отец – такой невысокий, поджарый, волосы каштановые, глаза голубые, немного гнусавит, когда говорит. А на руке партак⁴⁴ с пауком, на левой ладони, между большим и указательным пальцами. Верно?

– Да, – Громов впал в недоумение.

Зуев понимал, что в тюрьме всякое случается. Сам был матёрым заключённым. Первый срок отсидел ещё подростком. Много чего повидал, но чтобы – такого. Когда подобное рассказывают другие – машинально киваешь им, поддакиваешь, но всё равно думаешь: врёт. А если случается с тобой самим – хочется плюхнуться на нары от удивления и долго, звонко смеяться из-за того, что у судьбы всё-таки есть чувство юмора. Однако Зуев всё же сдержался. Ещё одна старая тюремная традиция – не показывать эмоций (во всяком случае в большинстве ситуаций). Поэтому сам Зуев лишь слегка прищурил глаза, в которых появилась весёлая искорка и чуть улыбнулся.

Когда-то отец Громова и Зуев отбывали срок в одной колонии и в одной камере.

2

Это было почти тридцать лет назад. Ещё в середине двадцатого века. Виталий был тогда в самом расцвете сил и своей воровской карьеры. К ним в камеру подселили новичка. Только стукнуло восемнадцать лет отцу Громова – Фёдору. Он попался на краже из магазина. Притом его сдали свои же подельники чтобы выторговать себе маленький срок – сказали, что это всё его затея и организовывал ограбление именно он. Составлял план. Распределял роли. Хотя он и вправду всё это делал, но всё равно не считал, что так подставлять его – правильно. Именно тогда Фёдор понял, что с ворами связываться – себе дороже. Продадут, оберут и прикажут спасибо сказать за то, что не убили. Нет, конечно, он держал на них обиду, и первое время хотел отомстить. Но проведя в тюрьме часть срока, решил что оно того не стоит. Не хотелось сидеть ещё и за их убийство. Пусть катятся к чертям собачьим. Он теперь просто принципиально не будет иметь дело с подобными людьми, утверждающими, что они честные, не обманут, за слова отвечают и сделают всё, как нужно.

У Фёдора друзей в колонии не было. По крайней мере, до тех пор, пока он не встретился с Зуевым. Ему Фёдор сразу пришёлся по душе и не только оттого, что они с ним были родом из одного города и могли поболтать о том и сём. Фёдор ему просто понравился, как человек. Держался он с достоинством, делился передачками, за что сам получал свою долю от посылок сокамерников. Не гнушался убраться в камере, если в этот день была его очередь. Не ныл по поводу того, что он

невиновен и слишком строго наказан, что ему не хватает Интернета и прочих благ. Но мог и в морду дать, если на то был действительно веский повод. Словом, он вёл себя, как взрослый, а не как малолетка-беспредельщик. Зуев видел в нём мужика, но никак не вора, а человека, который хочет отсидеть свой срок и забыть об этом, как о плохом сне. Вот он и решил взять Фёдора под крыло, чтобы тот не наделал глупостей, не попадался на обманы со стороны других заключённых и, может быть, вышел из колонии почти чистым и умнее по сравнению с тем, когда попал туда. Да и Зуеву был нужен мозговитый и надёжный человек по кое-каким мелким делам для себя – его выбор пал на Фёдора.

При этом в ту пору из новичков в той колонии был не только он. За несколько недель на должность старшего надзирателя был назначен Семёнов Сергей Ильич. Относительно молодой для такой должности, принципиальный перфекционист, соблюдающий букву закона строже, чем мусульмане табу на свинину.

Заступив на должность, он жестоко наказывал в первую очередь заключённых. Не досдал материал или иголку после рабочего дня – значит, украл. В карцер. Удержание из зарплаты. Передачи запрещались на определённый, но максимально возможный срок. Свидания тоже. Драки пресекались охраной чуть ли не более жестоким образом, чем во второсортных фильмах о беспределе тюремщиков. Торговля наркотиками, азартные игры, татуировки (не набивка, а просто её наличие), даже мужеложство – всё это попало под строгий запрет и контроль. Притом пассивных он наказывал даже жёстче, чем тех, кто себя гомосексуалистами не признавал, но силой заставлял других ублажать их. Впоследствии на суде Семёнов говорил, что хотел воспитать таким образом у притесняемых чувство уважения к себе: мол, под страхом наказания они должны были активнее отстаивать свою честь.

А когда он узнал, что среди заключённых есть так называемые «воры в законе», он впал в ступор. Говорил:

– Как? Почему? И вы допускаете, чтобы их содержали наравне с обычными осужденными? Они же их всех под себя подомнут. И будут вольготно жить за их счёт.

Вот тогда начался беспредел. Воров гоняли за всё. Кто-то на этаже недосчитался буханки хлеба – виноват главный вор этажа. Он точно главный организатор. В карцер. Без передачек, свиданий. Почти всё нажитое (честным путём и не очень) имущество изымалось, как краденное. Воры не вылезали из карцера. Всегда было, за что их туда отправить, ведь они хотели и привыкли жить лучше, чем средний заключённый. А иначе как нарушая какие-то правила поведения – это было невозможно устроить.

И вот, в какой-то момент назрел бунт. Воры еле-еле смогли втайне сговорится друг с другом не нарушать ни единого правила, пока всё не будет готово к «операции». Они практически никому не доверяли, не говорили об этом ни с кем. И потом, заранее обсудив день и час, каждый вор завёл других заключённых, подбивал их на бунт. Один в рабочем бараке, во время шитья простыней, другой в столовой, третий на прогулке. Одни убеждали красивыми речами. Другие – авторитетом. Третьи – посулами. Но у всех получилось сделать то, что нужно. Поскольку были заранее подготовлены обращения, прощупаны все ниточки, что нужно было затронуть в каждом отдельном случае, даже контингент на который нужно воздействовать определённым образом, подбирался под определённого вора-зачинщика. Но больше всего на руку бунту сыграла сама новая система жёсткой власти в колонии. Осужденным уже самим всё это надоело. Им было нужно только разрешение воров и небольшая искра с их же стороны.

К вечеру колония «пылала». Не буквально, конечно. Было несколько небольших поджогов со стороны отдельных беспредельщиков, но воры, поднявшие это восстание, дали команду не устраивать ничего подобного и пресекать такие вещи. Ведь иначе бунт будет выглядеть не как попытка улучшить условия своего существования, а как дебош головорезов, затеянный только ради того, чтобы посеять хаос.

Колония находилась не далеко от областного центра, так что весть о бунте разошлась быстро и привлекла внимания СМИ, а затем и государства.