Клетка
Шрифт:
— Шевелись, Мамба, я не хочу задерживаться в этом скопище ментов дольше положенного.
— Помоги мне, вместо того чтобы умничать, — крепче обхватываю Василису, и когда Лёха открывает дверь, укладываю девушку на заднем сиденье. И, не раздумывая ни минуты, сажусь туда же, устраивая её на коленях, прижимая пусть и пропитанную алой жидкостью ткань, но хоть так перекрывая ток крови. Главное успеть, чтобы Вася не потеряла слишком много. — Гони давай в ближайшую больницу, где ей смогут помочь. — Прижимаюсь щекой к рыжим волосам и прикрываю глаза, уговаривая и себя, и её потерпеть.
— Что случилось там?
— Уродов
Машина всего за каких-то пятнадцать минут доезжает до медпункта, где на спину девушке накладывают швы и, взяв с меня расписку, что я отвезу её в клинику, отпускают. Так я и делаю, прижимая к себе Васю, потерявшую сознание. Косарь доезжает до Химок, и только там отпускаю её в приемном отделении городской клинической больницы. С выпиской скорой из Новосходненеского района нас принимают достаточно быстро. Василису перекладывают на носилки и увозят в соседний корпус, а я остаюсь стоять в коридоре, весь выпачканный кровью девушки.
— Эй, парень, сходи в туалет, хоть руки помой, а то распугаешь здесь всех. Выглядишь, как после взрыва в метро.
— Огромный типун тебе на язык, Косарь. Звони своей Танюше, сообщи, где мы, а я и правда пойду, умоюсь и постараюсь очистить одежду, сколько смогу.
Через полтора часа нам всем сообщают, что девушку перевели в послеоперационную палату и можно будет навестить её. Внутрь входит Таня, я же остаюсь за дверью, через стекло всматриваясь в бледное и, кажется, безжизненное лицо рыжей птички, которой сегодня едва не срезали крылья во всех смыслах этого слова. Вот ресницы цвета солнца вздрагивают, и Васька открывает глаза. Таня что-то бормочет, но в этот момент Косарь открывает дверь и достаточно бесцеремонно входит в палату, со своим обычным апломбом сообщая всё, что я сделал сегодня. Не знаю, что сказать, расстались мы ужасно, но всё это было словно в прошлой жизни. Жизни, которая разделилась на две части моментом, когда я увидел девушку лежащей и неподвижной на столе с разрезанной спиной.
— Мы оставим вас, — Косарев тянет Татьяну из палаты, и я занимаю её стул. По-прежнему молчу, молчит и Вася. Тишина словно сгущается вокруг нас, и, наконец, меня прорывает:
— Чем ты думала, садясь к нему в машину? — прикусить бы себе язык, но слова уже произнесены.
— Я решила, что это такси, — хрипло проговаривает девушка и тянет руку ко мне, перевернув ладонью вверх. Жест беззащитности, жест доверия, и я сжимаю её пальцы обоими руками, крепко, но не до боли. Хватит с неё и так боли. — Спасибо, Саша, — одинокая слеза собирается в уголке голубого глаза и медленно скатывается по бледной девичьей щеке. — Спасибо.
Двигаюсь на эмоциях, абсолютно перестав соображать. Подняв задницу со стула, я наклоняюсь над Васей и, обхватив лицо девушки ладонями, губами ловлю ещё одну слезу, а после рта её касаюсь своим. Почти невесомо, но оттого словно ещё более трепетно. Василиса делает судорожный вдох и прижимает свои губы теснее к моим. Считаю до пяти и отодвигаюсь, стараясь не слишком волновать и без того потрепанную нервную систему рыжей птички.
— Тебе нужно отдыхать, — сажусь обратно на стул.
— Ты останешься со мной? — просьба в словах и мольба в глазах.
— Да, хотя больше тебе ничто не угрожает. Всю эту богадельню накрыли гвардейцы. А коротышку
— А Николай… — вижу, как страх поселяется в голубых глазах, и подавшись вперед, вновь сжимаю её ладонь.
— Если не словил пулю, то уже точно скручен и доставлен в СИЗО. Уехать он сто процентов не смог оттуда, я оставил ему сюрприз… — замечаю, как мелко задрожал подбородок девушки, и снова оказываюсь рядом, не спуская глаз с её лица. — Он ответит за всё, что сделал с тобой. Не только сегодня, но и десять лет назад тоже. Уж я об этом позабочусь.
Глава 13
С того страшного дня минула уже неделя. Большую часть этого времени я провожу в больнице, а сегодня меня выписывают и отправляют на домашнее лечение, предупредив, что нитки на шве сами собой рассосутся через десять дней. Саша, всё это время приезжавший каждый день в больницу, самолично теперь забирает меня в квартиру. На кресле-каталке вывозит на улицу и помогает сесть на заднее сиденье своего внедорожника. Тянется и пристегивает ремнем, чем вызывает у меня слабый стон.
— Прости, но лучше сзади, хотя, если ремень давит, можем отстегнуть его.
— Ты похож на наседку, — чуть кривлю губы в улыбке и стараюсь разрядить напряжение между нами после того поцелуя в палате. — Но мне нравится, — тут же добавляю, заметив, как мужчина поджал губы.
— Вижу, что тебе уже лучше, — комментирует Александр и всё же отстегивает ремень. — Думаю, удержишься и так.
Мамба открывает водительскую дверь и садится за руль, заводя мотор. Я помалкиваю, глядя в окно, пока он выруливает со стоянки клиники и дальше на МКАД. Лишь спустя пять минут ловлю его взгляд в зеркале заднего вида. Чуть улыбаюсь и снова поворачиваюсь к окну. С тех пор он ни разу не прикоснулся ко мне как к женщине, которую желают. Словно то, что случилось неделю назад, было умопомрачением для него или галюцинацией для меня после всего пережитого.
— Твоего отчима повязали в пяти километрах от места, где я забрал тебя, — внезапно произносит мужчина. — Он, конечно, будет отрицать своё присутствие в том притоне, но именно поэтому сейчас очень важно, чтобы Прокофьев не знал, где ты живешь.
— И что это значит?
— Я разговаривал с одним знакомым, у него дом под Королевом, туда и отвезу тебя на время, пока этого козла не посадят далеко и надолго.
— Не уверена, что это хорошая идея.
— У тебя нет выбора: до тех пор, пока судья не вынесет приговор, оставаться в твоей квартире опасно. И ещё: я сменил тебе сотовый и оформил новую сим-карту, — Саша протягивает смартфон назад, и я забираю его. — Этот номер знаю только я и Леницкая, потому что она настояла. Желательно, чтобы больше никто не узнал.
— Да кому мне звонить? — пожимаю плечами и тут же морщусь, когда повязка сдвигается на пару миллиметров.
— Я предупреждаю на всякий случай. Послушай, Вася, то, что случилось там, касается не только тебя. ФСБ уже давно разрабатывали эту банду, которая торгует на черном рынке органами людей. Большинство из них повязали, но остальные не оставят тебя в покое, потому что ты являешься живым свидетелем того, что там было. Поэтому, прошу, оставь свой скепсис и подумай сама. Твой отчим будет всё отрицать, а единственный человек в мире, который может связать его с преступлениями, — это ты.