Клетка
Шрифт:
— Если дело в деньгах, я мог бы перекрыть твой долг… — не успеваю закончить, как рыжая выскальзывает из моих рук и садится на кровати, с таким укором глядя на меня, словно я до глубины души задел её. — Что?
— Я не хочу больше никому быть должна. У меня был в жизни мужчина, который решил заплатить мной долг…
— Но я же не… — слова застревают у меня в горле, когда я думаю о том, как она восприняла моё предложение. — Черт возьми, Вася! Как ты могла даже подумать такое?
— У меня богатый опыт в этом плане. Наш договор с Таней меня вполне устраивает, и менять его я не хочу.
— Значит, ты опять
— Ну и что? Тебя это смущает?
— Я не думал, что после всего, что было в последнее время ты захочешь снова раздеваться и трахаться с другими… — и уж точно не думал, что меня это будет так волновать.
— Ясно, вот именно поэтому я ни за что не возьму у тебя деньги. Кэш всегда делает меня пешкой в чужой игре. И больше я никому и никогда не позволю распоряжаться моей жизнью и телом.
Она поднимается с кровати и направляется в душ, а я не отвожу взгляда от её спины, пытаясь в темноте рассмотреть ожоги и шрамы. И убедить себя, что не имею никакого морального права осуждать или порицать её, пусть даже в малой доле, но всё же независимость.
В ванной загорается свет, а после раздается шум воды. Я же по-прежнему лежу на кровати, глядя в дверной проём. Что я могу предложить ей? Чем могу удержать от возвращения в клуб? К этим развратным и лишенным всяких нравственных принципов, голодным до легкодоступного женского тела мужланам. Но все мои вопросы повисают в тишине, поскольку нет ни единого ответа на них. Точнее, он-то есть, но я его даже мысленно произносить не могу.
— Мне, наверное, лучше вернуться домой к себе, — Лисёнок появляется в дверях, замотанная в одно полотенце.
— Исключено, пока дело с торговлей органами не утихнет. Хотя я бы посоветовал тебе продать квартиру.
— Она не моя, Саша, — девушка грустно улыбается, опускаясь на край кровати. Не могу сдержать себя, да и не хочу, тянусь к ней и, заключив Василису в объятия, прижимаю к себе, утыкаясь в её волосы.
— Прости, я как-то не подумал.
— Конечно, ты не подумал, — язвит девушка, но не вырывается, поэтому её колкость пропускаю мимо ушей. — Разговор о деньгах ты не воспринимаешь всерьез.
— Вася…
— Я хочу уже завтра вернуться в клуб, — её слова, словно холодные кинжалы, вонзаются мне в мозг.
— Тогда я сам отвезу тебя туда. Но в квартиру лучше не возвращаться.
— Как скажешь, — она безразлично пожимает плечами, а мне же хочется как следует встряхнуть, чтобы убрать этот бесящий нейтральный тон. Но вместо этого я просто прижимаю губы к её обнаженному плечу, ещё крепче сжимая в руках девушку, которая стала дорога мне.
Стискиваю челюсти, но молчу в ответ на её замечание. Лучше так, чем я раскрою рот и всё это превратится в ссору. Только в этот момент понимаю, что мы толком и не ссорились за всё время пребывания Васьки в моем доме. И только разговор о её работе, такой ненавистной для меня, почти спровоцировал ссору.
Девушка поддается моим объятиям, позволяя уложить себя вновь в кровать. Во мне же просыпается дикарь, жаждущий любым способом застолбить право на обладание этим стройным телом. Поэтому, не давая себе и секунды на раздумья, обрушиваю всю страсть на Василису, покрывая поцелуями её лицо, шею и грудь. Спускаюсь ниже, крепко удерживая девушку за бедра, пока не касаюсь разгоряченной влажной промежности. Её стоны и всхлипы — просто музыка
Зато утро не предвещает ничего хорошего. Просыпаюсь, дернувшись во сне, и осознаю, что в постели только я один. Быстро осматриваюсь и понимаю, что и в спальне один. Нехорошее предчувствие накрывает очень быстро.
“Неужели она ушла? После такой ночи поднялась и так легко оставила меня?”
Спускаю ноги с кровати и направляюсь вниз по лестнице, на ходу натягивая трико. Первое, что я слышу, — это пение. Словно какой-то странный бэк-вокал у Дубцовой. Потом вдыхаю запах свежесваренного кофе и даже не отдаю себе отчета в том, что начинаю улыбаться. Открываю дверь и вижу, как Лисёнок пританцовывает возле плиты, переворачивая оладушек.
— Глупое слово "Милая", ты знаешь, а я счастливая, это необъяснимое, чувство такое сильное. И ты его, пожалуйста, береги-и-и… — с последним словом Васька разворачивается и замолкает.
— Не знал, что ты ещё и петь умеешь, — делаю ещё шаг к девушке, заключая её в объятия. — Пахнет так вкусно, что слюнки текут.
— Я рада, хотела сделать тебе сюрприз и разбудить завтраком в постель. Но раз уж ты встал сам, то можешь наливать кофе, а я почти закончила.
— Не оставляй меня одного, я едва умом не тронулся, не найдя тебя рядом.
— Ты такой милый, Саша, — она подходит ближе и запускает пальцы мне в волосы, стараясь причесать вихры. — Но я же здесь и не убежала босиком по снегу.
— Не смешно, Лисёнок, — замечаю ворчливо, но сам утыкаюсь лицом ей между грудей. — Но я и правда голоден, поэтому давай кормить меня и тебя.
— Да, сэр, — усмехается она и возвращается к сковороде, деловито переворачивая небольшие пышные кружки теста. А я же наливаю в две чашки кофе, потом достаю из холодильника вишневое варенье и выставляю его на стол.
— Ты больше не запоешь?
— Нет, Сань, я стесняюсь, — радио сменилось уже с Дубцовой на какую-то иностранную блеющую певичку.
— А зря, мне это понравилось почти так же, как твоя музыка прошлой ночью.
— Саша! — как истинная рыжуха Васька быстро покрывается румянцем.
— Да-да? — поднимаю руку и запускаю её под майку Василисы, сжав упругую ягодицу.
— Перестань, ты сам сказал, что голоден.
— Да, но я не уточнял природу своего голода.
— Поосторожнее, мужчина, у меня в руках горячий предмет.