Клетка
Шрифт:
— Вы можете спросить у нее. Топить вас никто не хочет. Информация не окажется у третьих лиц, если пойдете на уступки. Вам всего лишь нужно прислушаться к дочери и отпустить ее.
— Моя дочь не в себе. У нее психоз. Вижу, ее заболевание обострилось, — цинично произносит Климов, а меня от этого передёргивает. Нелли – его единственная дочь. Что может быть дороже? — Но мы ее вылечим. А тебя сейчас арестуют, допустим, за двойное убийство. Доказательства и свидетели найдутся – по статистике десять процентов из них остаются не раскрыты. И на тебя найдется дело. И поедешь ты на зону, где через пару лет неожиданно сдохнешь
— Вы прекрасно знаете, что ваша дочь не больна. Она в здравом уме. Как знаете и то, что она несчастна в этом браке и, будь ее воля, уже давно бы развелась. Почему вы готовы запереть ее в психушке? Ради чего? Ради денег? Они стоят благополучия вашей дочери? Вы можете убрать меня с дороги, но, если я не выйду на связь, это видео попадет в нужные органы, на телевидение и в интернет. И тогда по этапу вы пройдете вместе со мной. То же самое случится, если что-то произойдет с самой Нелли.
— А с чего я тебе, щенку, должен верить?! — психует Климов, с грохотом ставит бокал на свой стол, расплескивая коньяк, и идет на меня. Не тушуюсь, принимая его гнев на себя. Смотрю в глаза. — Может, моя дочь просто гульнула по дурости. Сегодня ты хочешь просто Нелли, а завтра ты захочешь большего и большего. Ты знаешь, почему нельзя идти на уступки шантажистов? Ты знаешь, почему даже правительство не идет на переговоры в таких случаях?
— Я знаю. Но это не наш случай. Вам придется поверить мне на слово. Я никогда не буду играть против отца любимой женщины. Рамки, в которые вы ее загнали, вынуждают нас идти на такие меры.
— Ты щенок! — хватает меня за грудки Климов и встряхивает. Тренированное тело требует уйти от захвата, но я не дергаюсь. Будущий тесть всё-таки. — Пошел вон! — отталкивает меня, покрываясь красными пятнами от злости.
— Понимаю. Вам надо подумать. Но много времени дать не могу. Нелли там наедине с Литвиным. Который, поверьте, может сделать с ней всё что угодно. Я не могу этого допустить. Поэтому даю вам пару дней.
На самом деле мы блефуем. Оба. Я никуда не передам эту информацию по истечению срока, иначе не выживет никто: ни я, ни Нелли, ни Климов. Победителей в этой войне не будет. Климов блефует, делая вид, что отпускает меня и берет время подумать. Он не отпускает. Он будет думать. Мне остается надеяться только на его отцовские и человеческие инстинкты.
Разворачиваюсь и ухожу. Спина горит так, словно в любой момент в нее могут выстрелить. Но я иду, не оборачиваясь.
Выхожу за ворота, сажусь в свою машину, завожу двигатель, выезжая из коттеджного поселка, а у самого дрожат руки. Адреналин не отпускает. Процесс запущен.
Не останавливаюсь по дороге, еду не в свою квартиру, а в дом, где живут мои мать и брат.
Мне сейчас нельзя оставаться одному и светиться в общественных местах. Нужно зафиксироваться в одной точке и не подставляться. И ждать.
Ждать – невыносимее всего. Особенно учитывая, что Нелли там одна...
***
Утром не выдерживаю. Пишу Нелли, не отвечает, даже не читает. Срываюсь и на нервах звоню ей. Телефон отключен.
Сука!
Я просчитался?
Совершил фатальную ошибку?
Прохожусь по дому, вылетаю на улицу, прикуриваю сигарету. Мать кормит дворового пса. Хочется постучаться головой
Сидеть на месте я не могу. Надо ехать туда. Куда «туда» – не знаю. Меня не пустят – это в лучшем случае. Если бы вопрос решался чисто по-мужски, на кулаках...
Но в такие игры сильные мира сего давно играют по-другому.
Пишу Довлатову.
Получаю короткий ответ: «Всё закрутилось. Жди. Либо ты окажешься везучим сукиным сыном, либо мертвым. Ты сам этого хотел. Не обессудь».
Пишу ему, что приеду, потому что не могу сидеть и не знать, что там с Нелли.
В ответ получаю ее фотографию и приказ не рыпаться.
Она сидит в кабинете Довлатова и пьет кофе. Визуально с ней всё хорошо. Богиня. Ладно, немного успокаиваюсь. Жду. Но надолго меня не хватит.
Глава 26
Нелли
Я нарушаю все ненавистные мне ритуалы и правила, установленные Олегом. Не спускаюсь к завтраку, не крашусь и не одеваюсь. Второй день не выхожу из комнаты. На мне белая шёлковая пижама и милые пушистые тапочки в виде кроликов, которые мне когда-то дарила Лиза. Волосы небрежно собраны наверх. Я не хочу никого видеть и слышать. Полная апатия и безразличие к окружающим. Олег запер меня дома в вакууме, без средств связи с внешним миром. И я полностью оправдываю его желание держать меня на привязи.
Всё.
Мне надоело играть и подстраиваться под желания мужчин. Я не буду делать вид, что всё хорошо, как делала это до определённого момента. Не хочу даже бунтовать и что-то кому-то доказывать. Меня ни для кого нет. Я закончилась. Хватит имитировать, пусть катятся к чёрту со своим обществом и ритуалами. Всё, что я хочу, – это выйти из этого дома, из системы, из семьи и из их фальшивого мира. И войти в свободную жизнь с простым парнем, которому от меня, кроме меня самой, ничего не нужно. Который не станет держать меня на привязи, потому что ему так выгодно. Который будет просто любить. Не важно, сколько это продлится – пару недель или долгие годы. Хочется кусок своего счастья без фальши и рамок, в которые меня загоняют.
Я не ем. Не потому, что это такая форма протеста, а потому что не хочу. Только пью чай на травах и читаю книги, чтобы хоть как-то отвлечься от раздирающих мыслей о Денисе. Иногда мне хочется, чтобы он уехал. Собрался и сбежал. Чтобы хоть у одного из нас был шанс на нормальную жизнь. Но это уже невозможно. Он заварил кашу, из которой уже нет пути назад.
Остаётся надеяться на...
Не знаю, на кого-то. На остатки здравого смысла Литвина, на бога, на судьбу... Но надежда – та ещё сука. Она порождает иллюзии, не имеющие ничего общего с реальностью.
Олег...
Он где-то рядом. Я слышу его шаги по коридору, разговоры по телефону и чувствую его запах... Но я его не вижу. Он не трогает меня. Что уже много в моём положении. Стук в дверь отвлекает от чтения. Молча поднимаю глаза. Дверь приоткрывается, появляется мордашка Лизы.
— Можно?
— Проходи.
Она единственная, с кем я могу говорить. Она единственная, о ком я переживаю в этом доме и кто еще не оброс фальшью.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает девочка, проходясь по моей спальне.