Клевета
Шрифт:
Он шагнул к двери.
— На заре мы двинемся в путь. С первым лучом солнца вы и миледи должны быть готовы.
Однако на заре стало очевидно, что собрать людей из свиты и дружины просто невозможно. Те немногие, кого удалось отыскать, лыка не вязали после ночных возлияний, и из всего отряда лишь два человека поутру не жаловались на головную боль — сам де Жерве и Магдален. Даже слуга Гая с величайшим трудом улавливал смысл приказаний хозяина, и отправлять его вперед, на разведку было все равно, что посылать за смертью. Пришлось примириться с мыслью, что придется еще на сутки
Протестов Магдален по поводу задержки в городе и затянувшегося пребывания на постоялом дворе с его вечным шумом, грязью и вонью удалось избежать, позволив ей прогуливаться по городу в сопровождении двух оруженосцев и служанок. Со стороны такая предосторожность могла показаться излишней, но после ночного происшествия Магдален приняла эти меры защиты с искренней благодарностью. Когда она бродила по оживленному порту, любуясь его пестрыми красками, разноязыкой речью, и вдыхая невероятные и неведомые ей запахи, она становилась веселей и к ней возвращались силы.
В конце концов на третий день они тронулись в путь. Магдален и служанки разместились в закрытой повозке, где обложенная подушками скамейка сидения была лишь слабой защитой от тряски и болтанки, неизбежной на ухабистой дороге. Вся процессия имела торжественный и грозный вид; по ходу марша герольд сигналом рожка возвещал о каждом препятствии, встречавшемся на пути, после чего в воздух вздымались штандарты Ланкастеров и де Жерве. У встречных создавалось впечатление, что на них движется грозное воинство, и местные жители, привыкшие к бродившим по стране отрядам, промышлявшим разбоем и мародерством, забивались в дома и дрожали от страха, пока воины не проходили мимо.
Они увидели крыши аббатства Сент-Омер в тот момент, когда колокола возвестили о вечерней службе. Они подъехали к сторожке у ворот, но уже издалека Гаю показалось, что в монастыре что-то неладно. Наверняка их приближение было замечено издалека, и они надеялись, что сейчас один из монахов-госпитальеров выйдет им навстречу, чтобы провести внутрь монастыря и показать гостевые комнаты. Но каменные ворота были наглухо закрыты, а смотровое окошко — зарешечено. По приказу Гая слуга позвонил в колокольчик перед воротами — внутри аббатства прокатилось эхо, странное, глухое, будто монастырь вымер.
Минут через десять наконец послышались шаркающие шаги, и решетка, соскользнув вниз, открылась. На них глядело морщинистое лицо с выцветшими грустными глазами под белым апостольником и черным башлыком.
— Едва ли я чем-нибудь смогу вам помочь, друзья мои, — сообщила привратница, явно не собиравшаяся открывать калитку.
— Но как же так?! — воскликнул Гай. — Мы хотели бы попросить славных сестер аббатства предоставить нам кров. Среди нас есть женщины.
— За
Гай непроизвольно отпрянул, губы его сами зашептали молитву, прося покровительства у Святой Катерины — его заступницы. Великий мор прошел по всей Европе лет сорок назад, но чума оставалась бичом Божьим, бедствием, от которого не было защиты и спасения. Она одинаково поражала и богача и бедняка, лорда и крестьянина, не раз становилась проклятием и для слуг Господних.
— Да смилостивится Господь над вами, сестра, и над всеми в этой обители! — с чувством сказал он. Решетка опустилась, и рыцарь вернулся к своим спутникам, стоявшим чуть в отдалении. Мальчишка-слуга шел следом, время от времени заглядывая в глаза хозяину.
— Милорд, а мы случаем не заразились?
Гай покачал головой.
— Нет, мальчуган. Мы же не заходили за ворота.
— Что случилось, милорд? Почему они отказываются принять нас? — Магдален, с облегчением выпрыгнув из повозки, потянулась.
— В аббатстве чума, — сказал он. — На эту ночь придется искать убежище в самом городе.
Однако, когда через час они подъехали к стенам Сент-Онера, то увидели запертые ворота, а за ними стражника, одновременно напуганного и сурового: напуганного воинственным видом прибывших, а сурового потому, что им все равно некуда было деваться и они так или иначе зависели от него.
— Повсюду чума, — сказал он. — Нам приказано не пропускать в город ни одного приезжего.
Гай не мог не признать разумности действий городской коммуны: изоляция — со всеми вытекающими из этого неудобствами — была единственным способом спасти себя от чумы. Если бы Гай захотел, он со своими людьми смог бы взять ворота штурмом, но, во-первых ни он, ни его сеньер не находились в состоянии войны с жителями Сент-Онера, а во-вторых, он не горел желанием провести ночь в обществе новоприобретенных врагов.
Магдален опротивела поездка в повозке, кроме того, ей хотелось есть. Девушка решительно слезла на землю.
— Сэр, если у вас есть палатки, почему нам не разбить по-солдатски лагерь? — она жестом указала на равнинный пейзаж вокруг себя. — Здесь в нашем распоряжении чудесная река, дров сколько угодно.
— Мы могли бы так поступить, — медленно ответил он, — но едва ли такое жилище приличествует леди де Бресс.
— Леди де Бресс полагает, что приличествует, — безапелляционно заявила она. — Ничего более приятного, по-моему, нельзя придумать. Тем более вечер сегодня просто восхитительный!
Вечер и вправду был чудесный, воздух — свеж и ароматен, как вино; пахло базиликом и шалфеем, которыми зарос берег. Повара, похлопотав, могли бы приготовить ужин на жаровнях, предусмотрительно уложенных в повозки, для ночлега имелось достаточно палаток.
— Как давно я мечтала о таком вечере! — воскликнула Магдален радостно.
Гай засмеялся, но при виде чувственного отблеска в ее озорных глазах, при виде приоткрывшегося в улыбке страстного ротика и белых зубов, нетерпеливо прикусивших нижнюю губу, его пронзило желание, подобного которому он никогда дотоле не испытывал. Гаю стало трудно дышать.