Клевета
Шрифт:
12
Из замка Бресс в соседние города и замки были отправлены глашатаи, чтобы оповестить всех и вся: в честь возвращения сьёра Эдмунда де Бресса устраивается грандиозный рыцарский турнир. Дошла эта весть и до улицы де Берри в Париже, и Шарль д'Ориак немедленно приступил к сборам в дорогу.
В самом замке приготовлениями были заняты все — от кухни до гарнизонного двора, так что у леди Магдален оставалось мало времени для размышлений о будущем. Гай теперь подолгу отсутствовал, а вернувшись в замок, запирался с начальником стражи, сенешалем или камердинером.
Ночами Магдален по-прежнему засыпала в его постели, но ничего уже от него не требовала, ей было достаточно, чтобы он обнимал ее, пока сон не смежит ее веки, и это было для Гая величайшим счастьем, хотя потом ночь напролет он лежал без сна, обхватив голову руками и с ужасом думая о том надвигающемся времени, когда он станет снова одиноким и будет засыпать один, не ощущая у себя под рукой этого теплого, душистого тела, этого ровного дыхания, этого беспредельного доверия к себе, ибо все это будет принадлежать ее мужу.
В Париже и Руссильоне члены семейства де Боргаров ломали голову, как вести себя после получения известия о том, что Эдмунд де Бресс не погиб в результате покушения на его жизнь в вестминстерском лесу.
Бертран де Боргар первым делом излил ярость на голову своего сына Жерара: именно он прошлым летом под чужим именем был отправлен в Англию, где должен был организовать убийство Эдмунда; способ и время убийства Жерар мог избрать по своему усмотрению.
— Мы им заплатили столько денег! — шипел патриарх. — И все это теперь псу под хвост?
— Милорд, это невозможно, он не мог остаться в живых; после таких ран не выживают, — побелевшими губами пробормотал Жерар; ему не надо было объяснять, как это опасно — не исполнить поручения отца. — Мне поклялись, что он был мертв, когда они бросили его в лесу.
— И ты им поверил? — презрительно усмехнулся отец. — Они принесли в подтверждение своих слов мертвое тело?
— Нет, милорд, — признал сын, совсем упавший духом. — Но у меня не было оснований не доверять им. Они безупречно служили нам и раньше. К тому же, по правде говоря, было бы очень непросто и опасно для всех нас пытаться перевезти тело на постоялый двор в самом центре города.
— Глупец! — прорычал Бертран. — Меня окружают одни идиоты и бестолочи! Магдален Ланкастерская успешно производит на свет наследницу — пусть это девочка, но к ней переходят все права; лорд де Жерве благополучно ограждает лен де Брессов от всяких посягательств на него — военных и судейских; а теперь ко всему этому законный супруг возвращается в свой замок и уж, наверное, постарается умножить число детей, которые самим фактом своего рождения навеки закрепят лен де Брессов за Ланкастерами!
Он выхватил из-за пояса кинжал. Рубиновый глаз морского змея сверкнул на солнце, и лезвие вонзилось в дубовый стол, а рукоятка задрожала у самого носа Жерара, сумевшего собрать в кулак все свое самообладание и не шевельнуться.
— Изо всех вас один Шарль чего-то стоит, — проговорил Бертран. — А где он, кстати, спаси и помилуй меня, Святой Христофор? Развлекается с дамами парижского двора?
И тут же выдернул нож из
— Мой двоюродный братец сказал, что собирается переждать зиму в Париже, — поспешно заговорил Филипп, рискуя переключить ярость патриарха на себя. — Он считает, что, находясь всего в восьми милях от Бресса, легче будет осуществить похищение этой девчонки.
— А что толку нам сейчас от ее похищения? — загремел отец. — Какое нам дело до девчонки, если жив сам сеньор де Бресс, вассал Джона Гонтского, принца Ланкастерского, обладатель всех прав на эти владения?
— Мы убьем его, милорд, — сказал Жерар, наблюдая, как отец выдергивает из стены кинжал, — Яд… случай на охоте… Все это несложно устроить, нам не впервой…
— Но из-за твоего головотяпства мы потеряли целый год! — кинжал в воздухе описал изящную дугу и воткнулся в дальний конец стола. На этот раз бросок, казалось, был проделан не столько для устрашения, сколько ради тренировки руки, и сыновья почувствовали некоторое облегчение. — Если бы не твоя глупость, мы бы сумели еще до летнего солнцестояния переправить Магдален Ланкастерскую в Каркассонскую крепость.
— Переправим, обязательно переправим, — весьма опрометчиво заверил Жерар, понимая, что только так сумеет вернуть себе расположение отца. — Я поеду в Париж и присоединюсь к кузену. Я позабочусь о том, чтобы убрать Эдмунда де Бресса, а кузен, как и собирался, займется женой этого воскресшего мертвеца.
Но прежде чем Жерар отбыл из Руссильона, из Парижа от Шарля д'Ориака примчался курьер. Смуглый, проворный, он так и шнырял туда и сюда черными глазами, и хотя вид у него был весьма тщедушный, к его посредничеству между Парижем и Руссильоном настолько успели привыкнуть, что никто не обращал внимания на его внешний вид. Сообщение, привезенное им, было предельно лаконично: д'Ориак уверял, что нашел средство, как убрать Эдмунда де Бресса, не роняя при этом даже слабой тени на семейство де Боргаров, более того, его план дает возможность осуществить похищение Магдален Ланкастерской, ничем не запятнав тех, кто за этим стоит, а поэтому он рассчитывал доставить женщину и ребенка в Каркассонскую крепость в течение ближайших недель.
Через несколько дней после получения этого известия в Руссильоне хватились смуглого курьера, но его и след простыл. Впрочем, никто не был особенно озабочен: такого рода слуги, оплачиваемые сдельно по выполнении поручения, менялись достаточно часто; они приходили и уходили, и на их место быстро находились новые желающие. В отличие от крепостных они не были привязаны к своему господину Единственным человеком, переживавшим внезапное исчезновение посыльного, была прачка-малышка из свиты Шарля д'Ориака, проживавшая вместе с хозяином на улице де Берри в Париже.