Клевета
Шрифт:
Минул месяц, с тех пор как родилась Аврора, и Магдален знала, что ей вряд ли удастся оттянуть момент, когда придется лечь в постель с мужем на длительное время. Но пока это было невозможно… пока Гай де Жерве остается в этих стенах, пока мучительно жива память о минутах страсти в этой огромной постели и не притупилась острота ее чувств к другому человеку.
— Неделю или две, — в конце концов сказала она. — Я сейчас кормлю ребенка, и на это у меня уходят все силы.
— Тогда отдай его кормилице, — голос Эдмунда был нетерпеливо-раздражителен.
Магдален отрицательно покачала головой.
— Нет, Эдмунд, я не доверю ее чужой груди.
Он тяжело вздохнул, но мучительное нетерпение первых минут уже оставило его, и до него дошла резонность ее доводов.
— Я подожду. И попытаюсь быть терпеливым.
— Благодарю вас за чуткость к моему положению, милорд, — она еще раз поцеловала его, и в словах ее не было насмешки. — Я помогу вам приготовиться для выхода к столу. Все имение соберется к обеду, чтобы приветствовать ваше возвращение. Я позову оруженосца?
Пока Эдмунд де Бресс и его леди занимали свои места за высоким столом, Гай де Жерве не сводил с них глаз. Ему показалось, что оба бледны и держатся по отношению друг к другу несколько натянуто, хотя Магдален при этом безупречно выполняла обязанности хозяйки, а супруг ее вел себя как истинный лорд. Эдмунд де Бресс не был больше прежним страстным и горячим юношей. Как и Джон Гонтский, Гай увидел на его лице отпечаток пережитого, и, как Джону Гонтскому, Гаю было понятно, что Эдмунд навсегда распростился с молодостью в тот уже далекий жаркий день в лесу под Вестминстером.
Этой ночью Эдмунд лежал без сна рядом с женой, чувствуя, что она тоже не спит, но найти нужные слова, которые помогли бы сломить это молчание, ему никак не удавалось. Он не представлял, что должен сказать ей. Если бы он смел, то его тело лучше всяких слов доказало бы ей, как он ее любит и стремится к ней, и может быть, их тягостная отчужденность оказалась бы разрушенной. Но Магдален запретила прикасаться к ней, и он, окаменев, лежал в стороне, больше всего на свете боясь, чтобы его нога невзначай не дотронулась до ее ноги и он не потерял бы после этого с трудом достигнутый и с трудом удерживаемый контроль над собой.
Неожиданно отшвырнув в сторону одеяло, Магдален соскользнула с постели.
— Я лучше буду спать на выдвижной кровати, — сказала она, нагнувшись, чтобы выдвинуть низкие нары, покрытые соломенным тюфяком. — Я чувствую, как ты мучаешься, а так я не буду раздражать тебя своим присутствием.
Эдмунд ничего не ответил, просто повернулся на бок и крепко сомкнул веки. Магдален же забралась под шерстяное одеяло и растянулась под ним, глядя в темноту. Она буквально умирала от усталости, но время шло, а сна все не было. Ноги ныли от дневной ходьбы, но сознание оставалось ужасающе ясным, в голову без конца приходили все новые и новые мысли, накатывали новые и новые воспоминания, рождались новые и новые идеи. Но надо было во что бы то ни стало уснуть. Если этого не сделать, молоко прогоркнет и Аврора будет плакать. И чем настойчивее она повторяла себе, что надо спать, тем меньше было веры, что это возможно.
По ту сторону внутреннего двора в крыле для гостей не спал Гай де Жерве. Но в отличие от пары в господской спальне, он и не собирался спать.
— На твой взгляд, эта угроза серьезна? — он налил вина в две оловянные кружки с крышками и протянул одну из них человеку, сидящему напротив.
Оливье взял кружку из рук хозяина и кивнул в знак благодарности. Он прибыл только что, проскользнув через задние ворота, прежде чем на башнях пробили сигнал «Гасить огни!»
— Думаю,
Гай нахмурился. Ему предстояло вскоре покинуть Пикардию и отправиться в Лондон, предоставив вернувшемуся в замок хозяину самому решать свои проблемы. Сегодня после обеда Эдмунд рассказал Гаю о том, что Ланкастер предостерегал его об опасности, которая исходит от семейства де Боргаров. Из того немногого, что Гай смог узнать от юноши, получалось, что принц в высшей степени встревожен, но по-прежнему не решается посвятить зятя во все детали. Не дело вассала исправлять оплошности и недомыслие сеньора и принимать за него решения! А потому все, что мог позволить себе Гай, — это тоже предупредить Эдмунда об опасности, исходящей от Шарля д'Ориака.
Гай встал и подошел к окну. В темноте ночи нельзя было разглядеть ничего, кроме звезд и ущербного месяца, но каким-то внутренним зрением он видел всю линию укреплений замка, каждый зубец крепостной стены, всех дозорных на четырех караульных башнях. Перед мысленным взором Гая отчетливо предстали подземные ходы, прорытые под замком: по ним в случае осады должны были доставляться провиант и оружие для обороняющихся. Ко всему прочему в замке постоянно находился гарнизон из пятидесяти рыцарей-вассалов сьёра де Бресса и две сотни тяжеловооруженных всадников. На что же рассчитывал Шарль д'Ориак? Чтобы сломить оборону замка де Бресс, потребуется целая армия, а в условиях перемирия между Англией и Францией такой шаг означал бы возобновление войны и отлучение от церкви отступника.
— Мне начинает казаться, что д'Ориак не более чем самовлюбленный нахал, слышишь, Оливье? — Гай повернулся к собеседнику. — Мне необходимо уехать из Франции сразу же после окончания турнира. Тебя я оставляю здесь, но обязательно позаботься о том, чтобы ты не попался Шарлю д'Ориаку на глаза, если он сюда снова пожалует. Теперь-то уж он, вне всякого сомнения, узнает тебя. Не своди глаз с леди Магдален, и немедленно сообщи мне, если почувствуешь что-то неладное. Понятно?
Оливье явно был не в восторге от такого поручения и не замедлил выразить свои чувства, благо привилегированное положение при хозяине позволяло ему это сделать. Но Гай был непреклонен: Оливье остается. Он знает все, что нужно знать в данной ситуации, и если леди Магдален потребуется покровительство, его, Оливье, задача защитить миледи, во что бы то ни стало.
Отослав слугу спать, Гай и сам направился к постели и вдруг остановился, задумчиво глядя на нее. Впервые за долгое время ему предстояло лечь на холодное, одинокое ложе, но лорд де Жерве был воином и знал, как изгнать из головы неуместные и ненужные мысли и подчинить непокорное тело — воин способен уснуть везде, где только представится возможность. Он сделал все, чтобы обеспечить безопасность Магдален. Он сделал все, чтобы ее брак не был омрачен их общим грехом. Он сделал все, чтобы Эдмунд не страдал от вероломства собственного дяди. Большего он просто не мог совершить, и теперь оставался один на один со своим горем, и исцеление было в его руках… Если только он захочет этого исцеления.