Клей
Шрифт:
– Я слыхал, Рентон вас опрокинул, чувак. Тебя, Бегби и Больного, так мне говорили. Как так получилось?
– Ну-дык… уже пару лет прошло. С тех пор я его не видел.
– А как там остальные, Больной как?
– Он остался в Лондоне. Месяц назад приезжал проведать маму, пару раз бухали.
А мне не позвонил, сучонок. Всё равно мне Больной всегда нравился.
– Понятно. Как увидишь, передай ему наше с кисточкой. Больной – охуенный чувак. А Франко как, всё сидит?
– Ну-дык. – Видно, что Спаду не по себе от одного только
Ну и отлично, думаю, там Франко самое место. Не знает чувак, когда лезть на рожон. Он либо завалил бы кого-нибудь, либо его мочканули, это факт. Хуже Дойла, такой чувак. Однако меня больше интересует содержимое этого дома, нежели то, что у мистера Бегби в голове. Звуковая система и усилители – произведение искусства. Телик – тоже. Семья музыкальная – в подвальной комнатушке две скрипки, труба и орган «Хэммонд» в придачу. У детишек – компьютерные игры и два новеньких велосипеда. В спальне полно ювелирнки, но стоящих – только пара вещиц. Два антикварных столика уйдут через Пизбо за город, к одному мутному скупщику. Компакты и в винил – херня, пусть забирают Спад с малым. Загонят, купят дерьма, на ложке поджарят, пустят по венам – все дела.
На очереди следующий этап: вынести товар из дома, загрузить в вэн, отвезти на базу. И меньше всего я хочу, чтоб Спад и молодой проследовали за нами; место, на минуточку, тайное, секретный склад, а с этими пиздтивным упырями на хвосте он долго не протянет.
– Спад, а почему вы микрик во двор не загнали?
– Думали, что он будет виден из соседнего дома.
– Ни фига, деревья прикрывают, – сказал я, зайдя в большую спальню. – Вы же не собирались тащить всё это хозяйство через главный вход?
– Нет, одна ходка с вещмешками, набитыми до отказу, – ответил Спад и с надеждой взглянул на меня, – крупный габарит на хранить негде.
Пусть даже не мечтает. С наркотами работать нельзя.
– Прости, дружище, тут я тебе ничего не помогу. Зато компакты и видео у вас в мешки поместятся.
Я посмотрел на него в ожидании, что он поднимет вонь, но он в полном ахуе. Да и качать права – не в его манере. Отличный парень, но слишком мягкий, вот в чём его проблема. Поэтому все на него кладут. Грустно, но правда. Он сел на кровать с медной рамой.
– Чувствую себя прескверно…
– Обезьянка на загривке даёт о себе знать? – говорю, а сам прочёсываю бельевой шкаф. Есть шикарные шёлковые трусики.
– Ну да… – Спад поежился и попытался сменить тему: – И надолго они отсюда свалили?
– На две недели.
Спад уже лежит на кровати, ноги поджал, дрожит, потеет.
– Старик, а может, мне здесь потусоваться на спокойствии…
– Да ладно, приятель, здесь нельзя оставаться, – едва не рассмеялся я.
Спад тяжело задышал.
– Послушай, чувачок, я подумал, что здесь я как раз мог бы слезть с герыча… приятная обстановка… спокойствие… всего на пару дней… спрятаться ото всех, отсидеться, переломаться по-сухому…
Да, чувак витает в облаках.
–
Я вышел, спустился по лестнице, волоча весь скарб, который смог унести. Я хотел слить поскорее от этого ебанько и отсюда вообще. Алек весь заляпанный, до сих пор пахнет жидким калом этого молодчика, его по всему дому уже растаскали. Сначала он пытался отмыться, но теперь добрался до бара и сидит тянет виски. Это мне уже поперёк горла.
– Ну и чё, пьянь, прикажешь с тобой делать?
– Поправился немножко, – запыхтел Алек, стараясь выпрямиться в мягком кожаном кресле. – Пропущу малыша, будет потеплее, – залыбился он и посмотрел на молодого, который шарил по видео и компашкам. – Пусть парень поможет тебе с погрузкой, это небольшая компенсация за то, что он меня засрал всего!
Малой, конечно, обломался, но тут нашёл «Бешенного быка» и аж просветлел.
– А можно я этот фильм себе оставлю?
– Посмотрим , приятель, а теперь подсоби-ка мне с телевизором, – сказал я. Радости ему мало, но он схватился за край, и мы вышли через кухню, стараясь не вляпаться в жидкий кал. – Тебе никто не говорил, что срать можно в последнюю очередь, когда всё, что ты хотел стырить, уже упаковано?
Он такой, как будто его не касается.
– Кроме того, нельзя срать на дороге к отступлению. А что если шухер, – предостерегал я малого.
Парень оказался работящий, отличный гуртовщик, и вскоре мы загрузили вэн под завязку. Бедный хуйкин. Раньше, когда для рабочего люда было полно мест и физический труд был в почёте, он бы вкалывал себе на складе, пока не навернулся бы, затаскивая мебель в хату какого-нибудь жирного осла. Был бы законопослушным гражданином. Теперь, если не считать самоубийства, преступление для таких, как он, – единственный выход.
Уголком глаза я зацепил два ковра на стене. Я знаю, есть такая придурь у жирдяев, с другой стороны – они должно быть, стоят немало. На стену повесили, значит, не хотят, чтоб по ним ходили. Выглядят они очень качественными, так что я свернул ковры, пока сучка Алека напихивал целый вещмешок бухла. Как он стал бухать – это уже за гранью, это уже не смешно. Если б ему удалось забраться в Форт-Нокс, он бы ломанулся мимо золотых слитков к тумбочке, где один из охранников припрятал выпивку.
– А где Денни? – спросил малой.
Я почти забыл – это ж так Спада по-настоящему зовут.
– Наверху, худо ему, – сказал я и указал на край свёрнутых ковров: – Подсоби-ка, приятель.
– Ладно, – согласился он, прихватил свой край и осторожно улыбнулся: – Простите, что насрал на пол, и всё такое. Меня так впёрло, что мы сюда забрались… я просто не мог удержаться.
– Первый раз это все делают, обычно посреди комнаты. Присутствие кала на полу – верный знак, что работал новичок или дилетант.
– Дэнни… э, Спад тоже так говорил. Интересно, а почему так?