Клеймо дьявола

Серно Вольф

Лапидиус помчался домой со всех ног. Когда, еле переводя дух, он остановился у своих дверей, то с облегчением увидел, что никто его не преследовал. Видно, торговки побоялись оставить товар без присмотра. Он прошел прямо к себе в лабораторию и, отдуваясь, плюхнулся в любимое кресло. Внезапно он почувствовал страшный голод.

— Марта! — крикнул он. — Марта, что у тебя там на плите?

Дверь в кухню на щелочку приотворилась, и служанка просунула голову:

— Энто вы, хозяин?

— А кто еще? — Лапидиус сдвинул

в сторону приборы на лабораторном столе. — Принеси-ка мне поесть.

— Вон оно и ладно, хозяин. Как ить в воду глядела, сготовила ваше любимое кушанье: омлет с фазаньими потрошками и перчиком. Погодьте, щас принесу, пока тёпленько. — Она заспешила к плите.

Через приоткрытую дверь Лапидиус наблюдал, как она вынула из буфета большое блюдо и навалила приличную порцию.

— Не серчаете на меня больше? — спросила Марта чуть погодя, расставляя на столе все для трапезы, на этот раз с крайней осторожностью.

— Нет, нет, — у Лапидиуса потекли слюнки. — А как дела у Фреи? — тем не менее не забыл он спросить, отправляя в рот первый кусок. — С ней все в порядке? За огнем в атаноре следила?

— Все сделала, как надобно, хозяин. А про Фрею-та скажу, уж больно ей было худо, сердешной. Дала ей чуток попить. В оконце на заслонке.

— Прекрасно.

Лапидиус продолжал поглощать любимое блюдо. Утром он не удосужился подняться к Фрее и сейчас испытывал угрызения совести. Он чуть было не сорвался с места, однако еда удержала его за столом. Тогда он сделал другую попытку: повернув голову к отверстию теплового канала, крикнул:

— Фрея! Фрея, надеюсь, тебе лучше?

Никакого ответа.

Может быть, чтобы было слышно, надо говорить прямо в отверстие? Но покой уже был потерян. Он в спешке проглотил остатки пищи, велел Марте убирать и поскакал вверх по лестнице к пациентке. Наверху жутко смердело. Лапидиус наморщил нос. Не ожидая ничего хорошего, он повторил свой вопрос:

— Надеюсь, тебе уже лучше?

Она посмотрела на него в окошечко. В тусклом свете дня ее лицо выглядело изможденным. Зеленые глаза помутились, цвет кожи напоминал засохшую булку.

— Я вас слышала, — еле внятно сказала она, а потом у нее вырвалось с упреком: — Вы вчера заперли дверь!

Лапидиус словно не слышал.

— На что сегодня жалуешься? — спросил он.

— Ни… ни на что.

— Ты должна мне сказать.

— Судороги, все тело сводило судорогами, а потом… потом я обмаралась.

Он сочувствующе кивнул:

— Это из-за ртутной мази. Она провоцирует колики. Я позову Марту, она все уберет.

— Да. Утром она дала мне воды. Сейчас уже лучше.

— Хорошо. — Он от души порадовался. — Теперь снова можно терпеть, да?

Она ничего не ответила. Лапидиус посчитал это за согласие и продолжил:

— Видишь, утром, когда у тебя были сильные боли, ты бы не выдержала и непременно вылезла наружу, но не смогла, оттого что я тебя запер. Если

бы я этого не сделал, ты бы прервала курс и все, чего мы за прошедшие дни достигли, пошло бы прахом. И теперь ты ведь рада, что этого не произошло, да?

— Можно мне еще воды?

— Нет, сегодня ты уже пила. Я принесу тебе бульону, может быть, с небольшим кусочком фазана.

Лапидиус спустился к Марте и попросил налить чашку. Бульон был страшно горячим.

Подувая на него, он снова поднялся наверх и поставил чашку на пол. Потом открыл дверцу, чтобы Фрее было удобнее пить.

— Весь фокус при таком лечении в том, чтобы давать пациенту ровно столько воды, сколько может выйти потом. И лучше воздерживаться от твердой пищи, чтобы не было стула. А с другой стороны, немного твердой пищи все-таки следует давать, чтобы пациент сильно не потерял в весе. Поэтому бульон — золотая середина.

Фрея пила маленькими глотками, пока не опорожнила чашку. Лапидиус забрал ее и закрыл дверцу.

— Оставьте приоткрытой.

— Нельзя. Выйдет много жару.

Закрывая, он бросил мимолетный взгляд на ее тело и заметил, что ртутная мазь почти полностью впиталась в кожу.

— Велю Марте обиходить тебя и снова натереть. Кроме этого, ты получишь настой липового цвета, чтобы хорошенько пропотеть.

— Раз надо…

— Послушай-ка, — он было присел прямо на пол, но тут же, кряхтя, поднялся. — Подожди, пододвину сундук. — Устроившись на нем, он продолжил: — Мне надо еще раз поговорить с тобой о Кёхлин и Друсвайлер. Я был у них и хорошенько выспросил. Все говорит за то, что их обвинения высосаны из пальца. Что меня больше всего настораживает, это что они пришли к тебе покупать травы.

— Многие покупают.

— Разумеется. Однако у Кёхлин и Друсвайлер есть свой огородец с травами. Зачем тогда идти к тебе?

— Не знаю.

— А ты не помнишь, что конкретно они у тебя покупали?

Фрея согнула локоть и провела рукой по глазам. Потом тихо сказала:

— Нет. Но я бы запомнила, будь что необычное.

— А что есть у тебя в фургончике?

Лапидиус видел, как она устала, однако он должен был выяснить.

— Да как водится. Розмарин, тимьян, любисток и всякое такое… А, вспомнила, белена, вот что они купили.

— А белена произрастает в обычном огороде? — Лапидиус подумал о дурманящих свойствах этого растения.

— Может, да, может, нет.

— А тебе в этих женщинах больше ничего не бросилось в глаза? Я имею в виду, кроме того, что они устроили перебранку.

— Нет… хотя постойте… Они были там до последнего. Я еще удивилась.

— Ага. Попытайся вспомнить, что они тебе говорили. Каждое слово может быть важно.

— Да ничего особенного. Я сказала, что мне уже пора, потому что поздно. И тогда, по-моему, Друсвайлер вдруг спросила, не хочу ли остановиться у них на дворе. Сладенько так спросила.