Клеймо красоты
Шрифт:
Мария Васильевна невероятным усилием воли отогнала растерянность и снова заговорила:
– Ну вот, я, значит, отца не видела, и мой брат Сергей, который живет в Ленинграде, тоже его почти не помнил, он ведь всего на два года старше меня, но мама очень любила папу, всю жизнь его ждала и бережно хранила все его письма, беспрестанно их перечитывая. Но после инсульта у нее резко испортилось зрение. Она почти перестала видеть. Тогда мама зашила все папины письма в подушку, вот в такую думочку…
Мария Васильевна сбросила на пол вязанье (спицы громко лязгнули, и звукооператор страдальчески сморщился)
– Мама ее сама вышила, – сказала Мария Васильевна, с нежностью поглаживая вышивку. – Она была великая рукодельница и всему научила свою внучку.
Девочка сгорбилась еще сильнее, потому что жутко стеснялась, когда на нее обращали внимание. Однако, к счастью, никто не оглянулся, только отец с трудом сфокусировал на ней взгляд и подмигнул.
– Но вот, видите, ромашка не закончена? Мама заболела и больше не смогла вышивать. В этой подушке лежат старые отцовы письма. Сюда же мы положим и это письмо. Вчера мы с Катей сходили на кладбище и прочитали его над маминой могилкой. А сегодня спрячем…
Она раскрыла заранее подпоротый чехол подушки, свернула трубочкой заветное письмо и осторожно засунула его внутрь, к ломко шуршащей старой бумаге.
«Черт, надо было дать ей иголку, чтоб зашивала подушку в кадре!» – подумал телеоператор, но тотчас утешил себя тем, что все и так хорошо получилось. Трогательно!
В самом деле, все получилось очень хорошо и трогательно. Сюжет показали сначала в «Новостях», потом в праздничной передаче 9 Мая, потом еще несколько раз повторяли.
Мария Васильевна грелась в лучах славы и даже несколько помолодела, потому что оказалась необычайно телегеничной и чудненько выглядела на экране. Ее муж какое-то время дулся, потому что и диван, и его на диване из сюжета беспощадно вырезали. Ну а Кате все эти телевизионные забавы доставили немало страданий.
– Фу, Старостина, и квартира же у вас! – воскликнула, чуть завидев ее, одноклассница Лариса Карамзина, чей папа возглавлял трест Ремстройбыт. – На потолке трещины, обои старые… Как можно жить в таком сарае, не понимаю!
– Ха! Они что, не нашли в нашем городе никого получше, чтоб по телевизору показать? – спросила Оксана Мальцева, самая красивая девочка в классе. – Представляю, сколько народу сразу выключили свои ящики, как только увидели эту лягушку!
– Ну ты, Старостина! Моцарт, наверное, в гробу от твоей игры перевернулся! – презрительно скривил губы «золотой голос школы» Вовка Владимиров, который солировал в городской капелле мальчиков и с пеленок знал, что когда-нибудь будет звездой мирового уровня.
– Ох, Старостына, видэла я тэбя вчэра по тэлэвизору… – с обворожительным акцентом сказала учительница физкультуры, красивая латышка Зоя Ефимовна. – Это жэ надо – так скрючытся на стулэ! Можно подумат, у тэба сколиоз.
– Ах, Старостина, кажется, я зря поставила тебе пятерку в четверти! – округлила глаза преподавательница домоводства Лидия Константиновна. – Как же ты могла так наплевательски отнестись к памяти бабушки и не докончить ее вышивку?!
Наверное, полмесяца длились издевательства разного рода и прекратились
– Устанет Петенька, – что было мочи крикнула баба Ксеня. – Я хотела его попросить лапнику нарубить, двор покрыть, а теперь у него сил не будет.
Маришка и Ирина переглянулись.
– Тише, бабуль, – ласково ответила Маришка. – Чай, не глухие. А этого лапника там теперь хренова куча валяется, всю деревню хватит перекрыть, даже на два раза.
– Ась? Чего говоришь? Вот же черт Петька, учинил грохот, сама себя не слышу! – проворчала баба Ксеня, то прижимая ладони к ушам, то отводя их в стороны и замирая с сосредоточенным лицом.
Ирине тоже хотелось попрыгать на одной ноге, наклонив голову, и вспомнить Петрову приговорку про Катерину-душку, которая ловко умеет выливать воду из чужих ушей. В самом деле, впечатление было такое, словно уши залиты какой-то тягучей жидкостью, даже не водой, а расплавленным воском, как бы запечатаны. Нет, не только уши, но и вся голова. От усталости в бедной Ирининой голове давно уже реяли нездешние звоны, а теперь к ним прибавился еще и рокот отдаленных взрывов, причем отличить раскаты воображаемые от реальных удавалось не сразу.
– Внимание! – крикнула от окна Маришка, и до Ирины донесся свист.
– Ой матушка-засту… – начала баба Ксеня, но Ирина уже прижала руки к ушам и нагнула голову, как учил Петр. Краем глаза успела увидеть, что рядом на диво слаженно скрючились баба Ксеня и Маришка. Ну что ж, кое-чему успели научиться! Все-таки Петр сносит уже восьмую сосну, а привычка стеречься приходит к человеку, наверное, быстрее всех прочих.
В окно понесло воздушной волной, потом сдавленно громыхнуло. Кровь на миг прильнула к вискам и к глазам, но тотчас и отхлынула, хотя, когда Ирина перестала жмуриться и разогнулась, все вокруг некоторое время еще колыхалось в кровавом тумане.
«Да ладно, это еще ничего, – подумала по отработанной привычке считать свои проблемы чем-то второстепенным, даже никчемушным по сравнению с тем, что волновало других. – А Сергей, Петр и Виталя вообще в эпицентре взрыва! Могу себе представить, как они себя чувствуют!»
Маришка осторожно выглянула.
– Нормально, – доложила она. – Пошли другое дерево ладить.
«Ладили», насколько знала Ирина, следующим образом. У очередной сваленной сосны Сергей и Виталий проворно обрубали самые разлапистые ветви, потом прицепляли ее к бамперу джипа, Сергей вскакивал за руль и оттаскивал дерево поглубже в лес или на закраину болота. Тем временем Петр привязывал к следующему дереву две гранаты на разной высоте – одну выше, другую чуть пониже. У него это называлось – «в разном режиме», а когда Маришка, которой все надо было знать досконально, спросила, почему привязывать надо именно так, а не иначе, Петр объяснил, что дерево переломится в ту сторону, где нижняя граната. Это тоже были «маленькие хитрости большого пожара», как выразился Сергей.