Клеймо
Шрифт:
Чтобы повидаться со мной, бедная тётушка Хатидже, несмотря на преклонный возраст, отважилась приехать из далекого Карамюрселя. Казалось, это должно было доставить мне радость, но всё получилось наоборот: свидание с тётушкой вызвало в моей душе горькие чувства. Я понял, что человек, которого я до сих пор так любил, на которого молился, для меня потерян навеки. На мне стоит клеймо пострашнее, чем язвы прокажённого, и я должен всю жизнь носить знак позора на своём челе. Я не смею глядеть в глаза человеку, как бы ни любил его! И должен виновато опускать
Именно в ту минуту, когда я увидел перед собой тётушку, я понял, что Ведия навсегда потеряна, мои надежды надо похоронить.
Почему же так случилось? Только потому, что пришла тётушка, а я мечтал увидеть Ведию?
С того дня я уже не ждал её. Я остался в полном одиночестве, у меня не было больше никаких надежд.
Глава двадцать восьмая
Я отбыл свой срок. В воскресенье, после полудня меня и писаря Васыф-эфенди выпустили на волю.
– Не дай Бог сюда вернуться!
– вырвалось у моего товарища.
– Видно, тюрьма на роду мне была написана.
– И из глаз его хлынули слёзы.
До трамвайной остановки на площади Султан-Ахмеда мы шли вместе. Здесь наши пути расходились. Ему надо было в Эдирнекапы, на западную окраину города, где жила его семья. Я же вообще не знал, что мне делать и куда идти.
Стоял прекрасный майский день. Люди толпами шли к морю подышать свежим воздухом.
Васыф-эфенди свернул самокрутку и подошёл прикурить к какому-то старичку, ожидавшему трамвай. Вернувшись, он шепнул мне на ухо:
– Понимаешь, Иффет-бей, я вдруг застеснялся просить у него огня, будто на лбу у меня написано, что я из тюрьмы. Уф, до чего тяжело, клянусь аллахом!
Я испытывал точно такое же чувство. Мне казалось, что все знают, кто мы такие, и оглядываются на нас. С каким нетерпением я ждал того дня, когда выйду из тюрьмы, стану опять свободен, смогу идти, куда хочу. А теперь я стеснялся людей, боялся их, не решался шагнуть в толпу и смешаться с ней. Городская улица, площадь внушали мне панический страх.
Васыф-эфенди дёрнул меня за рукав.
– Может, пройдёмся, если у тебя есть время, заглянем в кофейню, выпьем по чашечке кофе на берегу моря?
Я с удовольствием согласился.
Мы не решались расстаться друг с другом. С людной площади свернули в пустынные улочки и, петляя по ним, дошли до маяка Ахыркапы.
Васыф-эфенди предложил посидеть в небольшой кофейне на открытом воздухе, под развалинами городской стены. Посетителей оказалось немного. Это были главным образом бедняки-христиане, пришедшие сюда всей семьей, со своими харчами, чтобы отметить праздник весны. Мальчишки носились как угорелые, девочки чинно собирали цветы около крепостной стены.
Внизу, прямо под нами, в другой кофейне какой-то молодой пожарник под завывание зурны пел газели. У музыканта был чахоточный вид, и играл он плаксиво. А вот молодой парень пел здорово. Музыка навела Васыф-эфенди на грустные размышления.
–
– Должности нет, денег нет, и делать я ничего не умею, ничему не обучен.
Я, как мог, его утешал: мол, ещё молод, всё впереди, не надо отчаиваться, бог милостив - наступят и хорошие дни.
Васыф-эфенди вроде бы забыл о своём горе и принялся благодарить:
– Спасибо тебе на добром слове. Ты благородный человек.
Бедняга по простоте своей душевной не мог понять, что я говорил больше для самого себя.
В дверях появился невысокий рыжебородый старик с двумя детьми. Увидев Васыфа, он радостно вскрикнул:
– Кого я вижу! Освобождён?
Они обнялись на глазах у всех. Пришедший оказался бывшим сослуживцем Васыфа, когда-то они дружили, и этот тоже пострадал из-за начальника канцелярии.
– Поздравляю, дружище, поздравляю!
С этими словами он снова расцеловал его.
– А это мой товарищ по несчастью. Очень хороший парень, - представил ему Васыф меня.
– Шесть месяцев вместе маялись.
Старик сел рядом с нами.
– Бей тоже попал в тюрьму из-за драки?
– поинтересовался он.
Васыф уже раскаивался, что сказал про меня, и начал мямлить:
– Да. Было дело. В жизни, знаешь, чего только не бывает.
Случилась у него одна неприятность.
Я отвернулся.
Вскоре они поднялись. Бывшие сослуживцы жили по соседству, - им было по пути. А я хотел ещё посидеть. На прощанье Васыф дал свой адрес, а потом крепко меня обнял. Я обещал сообщить о себе по почте, как только устроюсь. Мы расстались.
Я проводил их взглядом. Солнце уже садилось, тени от крепостной стены вытянулись. Шагая вдоль стены, Васыф и его сослуживец о чём-то оживленно говорили. Я почему-то был уверен, что Васыф рассказывал ему именно о моих "неприятностях".
Улица опустела, смолкли голоса. За пароходом, выходившим в Мраморное море, тянулся длинный шлейф дыма и медленно таял в сумерках. На противоположном берегу зажглись береговые маяки. Прислушиваясь к мерному, тихому ропоту волн, я отдался своим мыслям.
Наконец моя мечта сбылась: я снова на свободе! Но что мне делать с этой свободой? И родственники, и друзья - люди некогда мне близкие, - все стали теперь чужими. Это я понял в тот день, когда меня пришла навестить тётушка Хатидже. Юридический факультет придётся оставить. Если даже меня не выгонят из университета, разве я смогу показаться на глаза своим бывшим товарищам? Просидеть шесть месяцев в тюрьме за воровство, а потом претендовать на должность блюстителя законов и даже самому судить других, - это просто смешно! Устроиться на работу тоже почти невозможно, - кто станет мне теперь доверять? С таким клеймом человек уже не смеет ни о чём просить! Да, может, Джеляль и был тогда прав? И совсем неизвестно: надо ли было подражать Исмаилу, тому самому парню, о котором я слышал в детстве целую легенду.