Клинические разборы в психиатрической практике
Шрифт:
Итак, это не аффективно-бредовое состояние с преобладанием бреда особого значения, инсценировки, антагонистического, фантастического бреда. Если это все же острое состояние, то какое? Острый параноид? Нет, несмотря на наличие персекуторного бреда. Отсутствуют присущий острому параноиду выраженный аффект страха, тревоги, оборонительное поведение. Острый синдром Кандинского — Клерамбо? Мы установили, что он здесь был представлен соответствующей триадой: идеаторным, сенсорным и моторным компонентами. Острый синдром Кандинского — Клерамбо, в отличие от хронического, вполне допускает наличие элементов иллюзорно-бредового восприятия, отсутствие систематизации бреда. Так что состояние нашей больной может укладываться в синдром Кандинского — Клерамбо. Тут говорили, что у больной галлюцинаторно-параноидный синдром. Между острым галлюцинаторно-параноидным синдромом и острым синдромом Кандинского — Клерамбо не очень большая разница. Все дело в удельных весах отдельных расстройств. У нее возникали суицидальные мысли. Но, обратите внимание, она сразу же объясняет это тем, что ее «довели». Не потому, что у нее идеи самообвинения, что она плохая, что она не имеет права жить, а что ее «довели». Массивность, полиморфизм расстройств в остром периоде, в том числе и депрессивных, деперсонализационных часто помогают получить согласие больной на госпитализацию. Так было и здесь. При хронификации бреда это сделать гораздо труднее.
Теперь о течении болезни. Мы опираемся на то, что нам известно. Личность достаточно примитивная, рано вышла замуж — в 18 лет, а в 24 года — удаление яичников. После этого отмечались астенодепрессивные периоды, лабильность аффекта, т. е. создалась некая психоэндокринная почва, на которой легко могут возникнуть психические расстройства. В возрасте сорока лет (подходящий возраст для развития параноидной шизофрении) появились идеи отношения, вначале сверхценного, а потом и бредового характера. Тем не менее, она продолжала работать, выполняла свои обязанности в семье. Не было серьезных аффективных расстройств. Содержание бреда было примитивным, ограничивалось узким, знакомым кругом лиц. Не было выраженного чувственного бреда. Вспоминается знаменитый пример Снежневского в его лекциях (извиняюсь за неточность), когда больной видит перед собой вырытую яму. Больной с чувственным бредом скажет, что вырыли могилу, намекая, что ему пора умирать, а больной с паранойяльным бредом, скажет: «Вот, вырыли яму, чтобы я ногу сломал». У нее не было бреда особого значения, все было конкретно, приземленно и понятно: сотрудники что-то резали, подсовывали, чтобы ее уволить. Когда у нее началось обострение? После похода к экстрасенсу. Для такой примитивной личности это может быть неким толчком. Это обострение или манифест? При обострении параноидной шизофрении в клинической картине должна быть симптоматика предыдущего этапа. Элементы этого у нее есть: любовник был замешан в преследовании. Хотя не удалось установить четкой связи бывших преследователей и бреда воздействия. Я думаю, что это обострение параноидной шизофрении.
Какой прогноз? Скорее всего, прогноз достаточно благоприятный. Нет систематизации, нет типичного параноидного состояния, только подозрительность, напряженность, нет преобладания галлюциноза. Я думаю, что это обострение, как и любое острое состояние, удастся довольно быстро купировать. Такие состояния купируются разными нейролептиками с широким спектром действия: трифтазином, трисидилом, галоперидолом. Дозы трифтазина 20–30 мг, может быть, с небольшим добавлением тизерцина на ночь, чтобы быстрее восстановить у нее сон. Какова может быть глубина ремиссии? Если мы имеем дело с аффективно-бредовым статусом, то нужно добиваться глубокой ремиссии и критики к болезни. Если мы имеем дело с бредовой шизофренией, то в результате лечения можно рассчитывать только на относительную критику к болезни и дезактуализацию бреда. Поэтому я и сказал нашей больной такую простую психотерапевтическую фразу: «Мы Вас „заблокируем“ от этих лучей, и все будет хорошо». И она с готовностью приняла такое предложение. Мы заранее знаем, что полной критики у нее не будет. Она может даже потом сказать, что действительно
Теперь я хотел бы сказать еще несколько слов о бредообразовании, о его механизме. Что требуется для того, чтобы появился бред? С моей точки зрения, три основных фактора: измененный аффект, элементы иллюзорного восприятия и измененное мышление. Если эти три фактора существуют, то может развиться сверхценное бредоподобное или бредовое состояние. Вот простая модель — влюбленный человек. Аффект изменен? Изменен. Он постоянно об этом думает, он все время на это настроен. Он идет по улице и видит, что навстречу ему идет предмет его желания. Как он это определил? По контуру. Ему показалось, что это тот самый человек. Это иллюзорное восприятие. Через минуту он замечает, что обознался. Его нормальное мышление не фиксирует измененного восприятия. Если это личность паранойяльная, то может развиться сверхценное образование. Мы иногда не можем отличить сверхценную и бредоподобную идеи. Возьмем модель аффективно-бредового состояния. Там тоже аффект на первом месте. Дальше иллюзорное восприятие. Возьмите синдром положительного или отрицательного двойника. Вы спрашиваете больного: кто рядом с ним? Он говорит: «Иван Иванович» — «А кто такой Иван Иванович?» — «Иван Иванович мой дядя, он тут ходит». — «Ваш дядя, Иван Иванович, брюнет или блондин?» — «Брюнет». — «Но ведь это же блондин». — «Да». — «А рост Вашего дяди маленький или большой?» — «Большой». — «Но ведь этот человек маленький». — «Действительно». — «Почему же Вы решили, что это Иван Иванович?». — «Это Иван Иванович, и все». По каким-то отдельным штрихам он ему напомнил его дядю, и это зафиксировалось измененным мышлением. То же самое Вы увидите в остром бредовом состоянии. Там тоже изменен аффект. Больной ориентируется на слабые, второстепенные признаки. Очень важно обратить внимание на то, что при механизме бредообразования обязательно имеется опора на слабые признаки. Посмотрите, как эта больная «обнаружила» видеокамеру. Рядом, наверное, был дом, и было открыто окно, что-то блеснуло, она это увидела и интерпретировала как скрытую камеру. То есть сначала возникло иллюзорное восприятие; а потом интерпретация. В бредообразовании аффект первичен. Возьмите структуру любого бреда. Например, экспансивный бред, бред изобретательства всегда возникают на гипертимном фоне. Бред ущерба, преследования, ревности — на гипотимном. Какое это имеет значение, кроме академического? Удельный вес составляющих процесса бредообразования существенен для прогноза терапии. Чем больше аффективных и иллюзорных расстройств, тем быстрее и глубже редукция бреда, тем легче выбрать лекарственный препарат. Если удается обнаружить аффективные расстройства в таких стойких бредовых образованиях, как бред ревности, можно добиться более глубокой ремиссии, используя антидепрессанты.
2. Неврозоподобная шизофрения
Семинар ведет проф. В. Г. Ротштейн
Настоящий семинар демонстрирует феноменологический разбор, т. е. работу с первичным больным без представления врача-докладчика, с возрастающим значением квалификации клинической картины и отдельных психопатологических феноменов. Представляется больной Е.Н., 1980 года рождения, поступивший в ПБ № 3 пять дней назад.
БЕСЕДА С БОЛЬНЫМ
Ведущий. — Как Вас зовут? — Егор. — Меня зовут Владимир Григорьевич. Когда вы сюда попали? — Попал неделю назад. — Первый раз в жизни? — В психиатрическую, да. — Вы еще в других больницах лежали? — Да. — А что с Вами случилось, почему Вы сюда попали? — Год назад я заболел. — В чем проявлялась Ваша болезнь? — Проявлялась? Она у меня началась сразу, это был сердечный приступ. — Опишите, пожалуйста, что это было. Что Вы чувствовали? — Я сидел за столом, делал какие-то свои дела, и вдруг у меня чувство, что сильно в грудь ударили, дыхание сбилось. — Это была боль? — Нет, просто как бы перехватило дыхание, а дальше появилась боль в области сердца. Это продолжалось два дня. А затем у меня был еще один приступ в виде сильного озноба. — Когда два дня сердце болело, Вы испугались? — Конечно, сильно испугался. — Врача вызывали? — Нет, врача не вызывал, просто выпил успокаивающие лекарства. В общем-то они не помогли. — А почему врача не вызвали? — Не знаю, не стал. Это были выходные, можно было только «скорую помощь» вызвать. Но у меня сердце не настолько сильно болело, чтобы «скорую» вызывать. Просто неприятно было. Очень сильно давило, был очень испуган. — Эти два дня лежали? — Эти два дня не лежал, но через два дня у меня был приступ сильного озноба и слабости: лежу, и меня всего трясет. Тогда уже вызвали «скорую». Они приехали, померили давление, сказали, что у меня вегетативно-сосудистый криз. Давление было повышено — 150/80. Мое нормальное 120. Сделали какие-то уколы, и с этого дня я уже лежал месяц. У меня было очень много неприятных ощущений: вставал с постели и у меня кружилась голова, была общая слабость, поднималась субфебрильная температура — 37,1–37,3°, были боли по всему телу — живот, спина, неприятные ощущения. — Поточнее, пожалуйста. Это были боли или неприятные ощущения? — Это были боли, но не сильные, а как будто я долго неподвижно лежу и начинает ломать. И вот месяц я лежал. Как только встаю, у меня сразу слабость, звон в ушах, кружится голова, и я опять ложусь. Просто сил нет. В течение этого месяца у меня сильно прыгало давление, оно могло быть 80/50, а могло быть 140/80. А дальше я попал в 1-й медицинский институт. — С этим состоянием? — Да. Сначала там предполагали, что у меня какое-то заболевание внутренних органов. Попал в гастроэнтерологию, там меня полностью обследовали и сказали, что я здоров. Дословно сказали так: «Надо смотреть голову. Ищите специалистов психиатров и психотерапевтов». Я выписался и какое-то время чувствовал себя неплохо, но учиться все равно не мог. Пришлось взять академический отпуск. — Егор, а Вас там чем-нибудь лечили или только обследовали? — Чуть-чуть полечили. Мне поставили «ипохондрический синдром депрессивный», и я пил сонапакс и реланиум, а на ночь укол реланиума делали. Но в общем безрезультатно. Я там полежал три недели, а выписался — и все лечение прекратилось. — А когда Вам давали сонапакс и реланиум, это чем-нибудь помогало? — Просто спал лучше. Чувствовал, что я хожу заторможенным, у меня пропала реакция. — Как побочное действие? — Да. — И что же было, когда Вы выписались? — Февраль и весну я провел дома. Через знакомых пытался найти каких-то врачей. Лечился у китайских врачей иглоукалыванием, но ничего не помогло. Летом в июне месяце я лег в вегетологию 3-й больницы — клиника имени Вейна называется. Там меня полностью обследовали и оставили диагноз «депрессивно-ипохондрический синдром». На ЭЭГ у меня было, как они написали, снижение судорожной готовности. Все остальные анализы были в норме, за исключением пролактиновых. Пролактин был 30, сказали, что норма до 6. Когда сделали повторно, пролактин был в норме. И больше никаких отклонений у меня не было. — А чувствовали себя по-прежнему плохо? — Чувствовал себя по-прежнему плохо. Я пролечился месяц и в момент выписки чувствовал себя хорошо. Лечение мне помогло: таблетки или занятия с психологом, но что-то помогло. Выписался и неделю чувствовал себя отлично. — Это когда было? — Это летом было, в июне. — А заболели в январе? — Да, а потом через неделю стали возвращаться эти неприятные ощущения. Началось с того, что я стал плохо метро переносить. Спускаюсь в метро — мне плохо. Просто непереносимость метро. — А что плохо? — Не знаю. Я иду в метро, и мне становится плохо, у меня сразу пот, слабость, головокружение, чувство потери сознания, страх появляется. Потом дальше, дальше, и вернулось все, как было. — Все эти ощущения? — Сердце стало меньше беспокоить. Сейчас оно у меня не болит, просто высокий пульс, тахикардия. Когда выписался, опять был дома. Уже не лечился, просто жил. Сейчас, когда мне опять стало хуже, попал сюда. — А когда стало хуже? — Как раз 2 недели назад, в воскресенье. — В общем картина понятная. Теперь, пожалуйста, подробности. Давайте начнем с того, что сейчас Вас беспокоит. — Сейчас меня больше всего беспокоит боль в мышцах, слабость в мышцах, дрожание. При малейшей физической нагрузке у меня начинают дрожать мышцы. Потом головокружение и даже не столько головокружение, сколько чувство покачивания, раскачивания, неустойчивость какая-то. Глаза очень плохо видят, т. е. резко ухудшилось зрение. Зрачки расширены постоянно. — Зрачки расширены или ухудшилось зрение? — И то, и то. — Зрачки расширены — это Вы в зеркале видите. А как Вы чувствуете, что ухудшилось зрение? — Просто хуже стал видеть. — Вдаль или вблизи? — Вблизи. Мне стало тяжело читать, причем только на один глаз, правый. Левым как было, так и осталось. — Еще что? — Небольшие проблемы с кишечником, иногда бывают поносы, вздутия. Боли в голове иногда бывают, головокружения. — Со сном как? — Со сном плохо. Когда несколько дней получше себя чувствую, я сплю нормально. А когда чувствую себя хуже, то днем вообще не могу спать. Только закрываю глаза, у меня пульс поднимается, по всему телу сердце отдается. Какое-то возбуждение, и спать днем не могу. — Днем начинаются неприятные ощущения, и Вы не можете заснуть? — Да. — А как с ночным сном? — Когда время подходит — часов в одиннадцать — я засыпаю нормально, но ночью, где-то с 4 часов у меня начинается бессонница и такие вот неприятные ощущения. — Вы просыпаетесь? — Да. — И больше не можете заснуть? — Я могу заснуть, но сон какой-то поверхностный, как в полудреме. При этом пульс повышается, мышцы начинают вздрагивать. Знаете, когда человек начинает засыпать и вдруг резко вздрагивает. Это постоянно, буквально через каждую минуту. Только глаза закрою и вздрагиваю. И в то же время эти кошмары, не то сны… — Что-нибудь устрашающее снится? — Нет, снится просто всякая ерунда. — И Вы просыпаетесь? — Да, то есть, я открыл глаза, поднял голову, и у меня все исчезло. Закрываю глаза, ложусь, и опять все это начинается. — А с аппетитом как? — С аппетитом плохо. Аппетита нет, и вес сейчас падает. — Сильно падает? — Прилично. Сейчас я вешу 69 килограмм, а должно быть больше. Рост 180 см. — Вы сильно похудели за это время? — Я всегда был худой, но похудел. — А настроение как? — Настроение, конечно, плохое. — Плохо из-за того, что Вы чувствуете себя больным, или вообще плохо на душе? — Нет, чувствую себя больным, начинаю анализировать, думать, что ждет впереди. Мрачные мысли о будущем. Начинаю думать: а если никто не поможет, а если не вылечусь, что тогда? Очень неприятное чувство от того, что я на год просто выпал из жизни. Я ведь практически ни с кем не общаюсь, сижу дома. Мне звонят, приглашают куда-нибудь пойти, а я не могу. — Почему? — Потому, что плохо себя чувствую. Транспорт не переношу, из-за этого. — А к Вам кто-нибудь приходит? — Самые близкие друзья приходят, но их не так много, меньше стало. — А Вы большей частью время дома проводите? — Большей частью дома. Бывает, выхожу гулять, но без энтузиазма, меня мама заставляет. Я пойду в магазин схожу. — Скажите, Егор, а за этот год было что-нибудь такое, что бы Вам доставило удовольствие? Мороженое, погода, девушка красивая, — чтобы «ой, как хорошо!» — У меня это было, когда я хорошо себя чувствовал, когда из больницы выписался. — А когда плохо, такого нет? — Нет. Когда меня выписали, я был удивлен, что все прошло, а у меня через неделю то же самое. — Вы можете сказать, в какое время дня Вы чувствуете себя хуже, а в какое лучше, или это все равно? — Вообще-то у меня постоянно меняется, но последние месяца два у меня так: с утра встаю нормально, часам к 3–4 хуже, а вечером опять нормально. — Какой-то провал в середине дня? — Да, в 3–5 часов. Я это связываю с тем, что я один дома сижу. Родители приходят вечером в 6–7 часов, начинается сразу общение. А когда один, то плохо. — Скажите, пожалуйста, а что Вы делаете, когда сидите целый день дома? — У меня сейчас пропал интерес и к музыке, и к телевизору. Просто слоняюсь, хожу, смотрю в окно, что-нибудь делаю. — Скука же смертная? — Да. — И ничего не хочется? — Не хочется, апатия какая-то. — И лежать не хочется? — Лежать хочется, но я знаю, что если я лягу, то будет еще хуже. Поэтому стараюсь поактивнее себя вести. — Вы сказали, что у Вас сейчас боли в мышцах. В каких именно мышцах, во всех? — В принципе во всех, но больше в мышцах ног, больно икроножные мышцы. — И бедра? — Да. — Это боль или неприятные ощущения? — Это боль, боль, как бывает при простуде. Ломает спину. Не только в мышцах, но еще и в суставах, колени, локти тоже. И дрожание мышц. Бывает, расслаблюсь, сижу и какая-то мышца начинает так вот… (показывает) — Дергается? — Да. — А внутри тела? Сейчас сердце не болит? — Сейчас нет. — Значит, тогда два дня поболело и все? — После этого еще болело до вегетологии, потом попил лекарство и почему-то перестало. А все остальное осталось. Сердце стало лучше. Сейчас меня беспокоит только пульс. — А эти состояния, из-за которых Вы транспорт не переносите, возникают каждый раз, когда Вы пытаетесь поехать куда-нибудь? — Да. — Стоит Вам сесть в трамвай? — Нет, трамвай и троллейбус нормально, а вот метро я вообще не могу пользоваться. — Сразу пот и…? — И при этом можно подумать, что замкнутое пространство. Но в лифте ничего нет, абсолютно. Еще я себя плохо почувствовал, когда попал на рынок. Большой рынок, узкие проходы. Много народа, и тогда я тоже почувствовал себя плохо. — Плохое самочувствие так же, как в метро, проявлялось? — Да. — Ощущение, что сейчас станет дурно? — Да, хочется скорее выйти. — Вы еще сказали, что в это время бывает какой-то страх. — Да, страх. — Страх чего? — Даже и не знаю. Мне все говорят, что от такого не умирают. — А это в голове? Мысли, что умру сейчас? — Нет, что умру, нет. — А что же? — Просто, что делать? Что умру, мыслей нет. Я знаю, что от этих приступов не умирают. — Но все же, хочется понять. Вот Вам стало плохо в метро или на рынке. Чего Вы боитесь? Что Вы упадете? — Что я упаду, не боюсь. Просто мне становится плохо. — Значит, конкретного страха — боюсь, что умру — нет. — Нет. — Что упаду, тоже нет? — Нет. Просто плохо и хочется скорее дойти до дома. — Сколько Вам лет? — Восемнадцать. — Вы раньше были совсем здоровым человеком? — Нет, проблемы со здоровьем у меня начались со старших классов, и начиналось все именно с кишечника. — Со старших классов, это когда? — Седьмой-восьмой класс. — Седьмой-восьмой? Значит, Вам было лет пятнадцать? — Поменьше, лет четырнадцать. — Что тогда случилось с Вашим кишечником? — Не знаю, просто он начал у меня болеть. Поносы чередовались с запорами, вздутия, боли, рези — вот такие вещи. И это было постоянно до 11-го класса. Чем дальше, тем они становились сильнее. — Чем дальше, тем сильнее? Или то начиналось, то проходило? — Нет, с 8-го по 11-й класс все ухудшалось. В 9-м классе я даже был на домашнем обучении, т. е. на заочном. — Вы не могли ходить в школу из-за этого? — Я ходил, но занимался не со всеми. — А почему? Поносы, запоры, но почему нельзя было нормально ходить в школу? — Не знаю, просто я комплексовал. — Объясните, пожалуйста. Что значит «комплексовал»? Думали, что это как-то видно? — Да, думал, что это как-то видно, что это как-то меня выделяет. Вот в старших классах сидим, а мне надо выйти в туалет. — Ну, и вышли бы. — Мне не по себе сразу. Я сразу начинаю думать, что все надо мной смеются, думают. — Вам казалось, что этого нельзя скрыть? — Да, и поэтому я занимался один. Но экзамены сдавал в школе полностью и официально. — Нормально? — Да, сдал нормально экзамены и сдал вступительные экзамены в институт автомеханический. Это было в мае месяце. — Потом Вы начали учиться, а в январе уже вынуждены были взять академический отпуск? — Я отучился пол года, с сентября по декабрь, а потом слег, заболел и пришлось взять академический отпуск. — Егор, а как же Вы ходили в институт с Вашим кишечником? — Я не знаю, что случилось, но в институт я ходил просто отлично, я сам даже не ожидал. Я в мае сдал экзамены и с ужасом думал, что будет. А когда пошел в первый раз, все было нормально. Второй раз — тоже все нормально. И дальше все было отлично, полгода отучился отлично, а потом опять начались проблемы. — А раньше, когда Вы стеснялись ходить в школу вместе со всеми, чего Вы опасались? Что все знают, что у Вас с животом неприятности? Или того, что Вам надо слишком часто в туалет выходить? Или боялись, что газы не удержите? — Да, такое было. — И это началось в четырнадцать лет? — Да, в детстве раннем тоже были проблемы с кишечником, но не такие. Болел живот,
ВОПРОСЫ ВРАЧЕЙ БОЛЬНОМУ
• Когда Вы пытаетесь сосредоточиться, Вам это удается? — Если я поставлю себе цель сосредоточиться, я что-то делаю, но потом начинаю замечать, что мои мысли уже ушли куда-то в сторону, и я начинаю думать о своей болезни. Останавливаюсь, ловлю себя на этом, опять продолжаю, допустим, читать текст и опять у меня постепенно возвращаются мысли о болезни. — А как Вы сдавали экзамены? — Экзамены я сдавал, когда у меня еще этого не было. Это началось позже. — Но Вы сказали, что это началось еще в школе. — Нет, в школе у меня были проблемы исключительно с кишечником. С головой и со всем остальным проблем не было. Они начались в январе, когда я уже сдал экзамены, и выпускные, и вступительные. — Вы замечаете, что отвлекаетесь на мысли о болезни, или у Вас просто путаются мысли? — Они у меня постепенно как бы перетекают. Я стараюсь думать о том, что в книге. Потом постепенно уже не воспринимаю то, что в книге, и мысли перетекли в мысли о болезни. Мысли, связанные с болезнью: где лечиться, что делать, как дальше будет, поиски выхода. — Вы верите, что Вы поправитесь? — Честно говоря, уже с трудом. Я уже столько всего попробовал. Столько было врачей, и никто не помог, и я уже разочаровался. — А какие-нибудь нетрадиционные методы лечения Вы пробовали? — Да, много всяких экстрасенсов, целителей… — Помогало? — Нет. — Никогда? — Никогда. — Может йогой занимались? — Нет, но я лечился у китайских врачей. У них полынные сигары и палочки. Но это тоже не помогло. Месяц они надо мной бились, а потом сказали: «Не знаем, что у него». — Вы рассказывали, что в школе Вы опасались, что о Вас плохо будут думать, что упустите газы. Вы никогда не замечали, что от Вас действительно плохо пахнет? — Нет. — В зеркало на себя часто смотрели? — Раньше часто, сейчас это переросло в проблему. Видимо, у меня психика сдвинулась. Я сейчас от зеркала не отхожу. Начинаю смотреть, как я сегодня выгляжу, лучше или хуже, начинаю искать какие-то симптомы на лице. Есть ли под глазами синяки, зрачки расширены или нет, постоянно кручусь у зеркала. — А когда выходите на улицу, Вы не замечаете, что все тоже видят, что Вы сегодня какой-то не такой? — Немного есть. Кажется, что на меня все смотрят, хотя я знаю, что на меня никто не смотрит, но все равно есть такое чувство. — И поэтому Вы стараетесь как-то скрыться, спрятаться? — В общем, да. Мне кажется, что у меня с одеждой что-то не в порядке, я постоянно осматриваюсь. — Свою жизнь анализируете? — Нет. — Никогда? — Никогда. Единственное, у меня есть чувство вины перед родителями за то, что я их мучаю своей болезнью. — Причины Вы не находите? — Я не нахожу. Никакого стресса нет, постепенно. — Никогда не было такого ощущения, что все тело меняется: руки, ноги, голова меняется? — Нет. — Чем Вас лечили в клинике Вейна? — Там меня лечили антидепрессантами: коаксилом, лудиамилом, этаперазином, атараксом. Я уже сейчас всего и не вспомню, очень много. — А дома Вы лечение продолжали? — Продолжал. Еще месяц дома продолжал все это пить, хотя мне опять стало плохо. И только когда понял, что таблетки не помогают, бросил. — После лечения было лучше? — После клиники Вейна — нет. Я еще хотел сказать, что за месяц до госпитализации я был в своей районной поликлинике у невропатолога, и он назначил мне курс лечения: церебролизин, витамины В1 и В6, фенибут. Я это все сделал, и никаких результатов. — Как Вы восприняли рождение сестренки? Какие у Вас сейчас отношения? — Абсолютно нормально. Не было никакого чувства ревности, все было воспринято абсолютно нормально. Отношения, как когда. Она нервная, у нее такие же проблемы, как у меня. У нее родовая травма. Она на учете у невропатолога. Но, в общем, она ходит в детский сад. — Как Вы с ней общаетесь? — Честно говоря, надо больше, я мало ей внимания уделяю, она больше с мамой. У нас очень большая разница. С сестрой формальные отношения, я не могу сказать, что очень к ней привязан, что постоянно занимаюсь с ней. — Вам не интересно с ней? — Нет. — Проблемы с кишечником у Вас с 14 лет, но только в 16–17 это приобрело такую форму, что Вы были вынуждены перейти на индивидуальное обучение. А до этого? В 10–13 лет какое было у Вас состояние, как Вы общались? — Все было нормально, настроение было нормальное. В школу я не любил ходить, ходил потому, что это обязанность. Гулял мало, сидел дома один. Конечно, у меня были друзья, но у всех обычно больше. У меня мало. Я замкнутый человек. — С чем это связано? — Я не знаю. — Вам хотелось иметь друзей? — Хотелось, но как-то не получалось. Мне очень тяжело дается общение, знакомство и общение. — Вас это не очень тяготило? — В общем-то, нет. Когда я чувствовал себя нормально, это меня не тяготило. Мне не обязательно нужны были друзья. Я мог посмотреть телевизор, что-нибудь поделать. Мне это как бы заменяло друзей. — Вы себя хорошо чувствовали, сдали экзамены. Вы еще когда-нибудь припоминаете у себя такое настроение за последние годы? — За последние годы нет. — С 14 лет не было такого состояния? — Нет, не было, а до 14 лет было. — Это был особый период Вашей жизни? Особый период радости, благополучия? — Да, я не знаю, почему так получилось, что у меня был нормальный период, но он был самый лучший. — Он был нормальный для Вас, или он был более приподнятый, более активный, чем обычно? — Все-таки более приподнятый. Я студент, первый курс… — Уточните, пожалуйста, что Вам помешало посещать школу в 9–10 классе? Усилившиеся боли в животе и Ваши переживания по этому поводу или изменившееся отношение к Вам? — Во-первых, боли в животе, они усилились. И потом отношение. Оно, может быть, даже не изменилось, но мне казалось, что изменилось. — А как это выражалось? Вы чувствовали, что на Вас как-то не так смотрят, говорят, намекают? — Никто не намекал, не говорил, но все равно я это чувствовал. — На уровне ощущений? — Да. — Вы сказали, что когда Вы дома днем один, Вы ходите. Если ляжете, то будет хуже. Опишите более подробно это состояние. Изменились ли Вы эмоционально? Ваше отношение к родным и близким? Это безразличие ко всему? — Да, это у меня состояние апатии. Я знаю, как его описать. Я встаю утром, и мне не хочется идти завтрак себе готовить. Я лучше голодным буду. Дальше думаю пойти посмотреть телевизор и думаю: да что, там ничего интересного, — и не иду. Это даже не апатия, а скорее лень. Хочу послушать музыку. Только захотел, как интерес сразу пропадает. И не хочется куда-то идти, музыку включать. И вот так целый день слоняюсь из комнаты в комнату, в окошко смотрю, еще что-то делаю. — А бывает так, что одновременно и хочется, и не хочется чего-то. И одновременно противоположные чувства? — Бывает. — Поподробнее расскажите. — Вроде мне захотелось что-то сделать, допустим, посмотреть какое-то кино интересное. Я иду, включаю, смотрю 10 минут, и интерес пропадает. — То есть возникает какое-то желание, а потом быстро пропадает интерес и нельзя довести это до конца? — Да. — Какие планы на будущее? Выйдете из больницы, и что дальше? — Планы на будущее зависят от того, как я выйду из больницы. Если я выйду здоровым человеком, то, естественно, буду продолжать учиться. Сейчас я в институте, у меня академический отпуск, то есть я студент. — У Вас не бывало ощущения, что не хватает каких-то теплых чувств? Когда отношения с близкими строятся так, как это должно быть, потому, что это долг, а ощущений не хватает? — Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Я люблю своих родителей, но я боюсь выразить, показать это. — Теплое отношение не исчезает? — Нет, но когда меня здесь мама навещает, то у меня первое чувство — раздражение. Не знаю, почему. — Как насчет друзей девочек? В школе Вы с кем-нибудь дружили? — В школе нет. — А сейчас? — В институте я был на таком факультете — автомобили — что девочек там не было ни одной. И вообще с женским полом проблемы. — Хотелось бы познакомиться с хорошей девушкой? — Безусловно, да. Может быть, это даже помогло бы мне из депрессии выйти. — А Вы любите мечтать? — Да, я сижу или лежу и начинаю представлять себя в будущем, что у меня все хорошо, хорошая машина, куда-нибудь еду. Вот такие фантазии нереальные. — Почему нереальные? — На данный момент нереальные. — Начало заболевания когда, как Вы считаете? — Я считаю, что сильно заболел год назад. — В детстве, в 6, 7, 8 лет были периоды, когда начинали плохо спать, видели страшные, неприятные сновидения, один и тот же сон? — Бывало, снятся кошмары, буквально несколько дней одно и то же. — В каком возрасте? — Это было всегда, насколько я себя помню. Неприятные сны, кто-то убивал, резал. — И такой сон мог повторяться несколько раз? — Да, потом исчезает. У меня бывают сны, которые управляемы, когда я знаю, что это сон. Но это бывает редко. Допустим, сон, что за мной кто-то гонится, хочет зарезать. Я подхожу к окошку и выбрасываюсь, разбиваюсь и просыпаюсь. — Знаете, что во сне это безопасно? — Да. — Как Вы относитесь к мистике? Вас это интересует? — Мистика — нет, но я серьезно знаком с экстрасенсами, с этими силами. — С какими силами? — С высшими силами, с которыми экстрасенсы работают. Я верующий человек, я во все это верю. Все целители, во всяком случае, у которых я был, работают с иконами, с крестами, со святой водой. Это все связано, все едино, на мой взгляд. — Вы верующий человек? — Да. — Это получилось потому, что Вы выросли в семье верующих, или Вы пришли к этому сами? — Сам. Папа у меня атеист, а с мамой мы в одно время пришли. Она тоже начала интересоваться экстрасенсами, всеми этими вещами и постепенно пришла. И я заинтересовался, и у меня это тоже само пришло. — Когда Вы стали этим интересоваться? — Лет в пятнадцать. — Были какие-нибудь философские размышления в подростковом возрасте? — Таких не было. Были мысли: неужели людям трудно, чтобы не было войны? Зачем это людям надо? Или наркоманы… Такие вот мысли. — Когда Вы об этом думали, представляли себе, что принимаете в этом активное участие и что Вы как бы все это держите? — Да нет. — В Вашем раннем детстве все было гладко? Не было ничего из ряда вон выходящего? — Все нормально было. У меня не было никаких неприятных моментов, никаких травм, которые запомнились. Никогда ни с кем не дрался, в экстремальной ситуации никогда не был. — Сомневались в чем-либо в детстве? Были сомневающийся или уверенный? — Сомневался. Я и сейчас такой. У меня уверенности в себе нет никакой, ни грамма. — И никогда не было? — Не было, так же как заниженная самооценка. — В детский сад ходили? — Да, ходил. — Вас там дразнили, обижали? — Нет, никогда. Я, наверное, такой человек. Не били и не дразнили никогда. Не знаю почему, но ко мне относятся… ну не с уважением, но никто никогда меня не дразнил и не бил. — Вы с кем дружили, с малышами или со сверстниками? — Со сверстниками.
Ведущий. Спасибо, Егор. Мы сейчас все это обсудим. Но у меня такое впечатление, что у Вас хороший прогноз. Несмотря на все горести, очень тяжелые горести в 18 лет, Вы держитесь молодцом. Вы очень правильно ко всему относитесь и, на нашем жаргоне, Вы критичны. Поэтому я думаю, что у Вас все будет хорошо, у Вас хороший шанс. Может быть, не так быстро, как хотелось бы, но Ваша мечта о хорошем автомобиле, на котором Вы куда-то едете, осуществится. Я Вам этого очень желаю. — Спасибо. До свидания.
ОБСУЖДЕНИЕ
Давайте разделим нашу дискуссию на два этапа. Первый этап — обсуждение симптоматики, а второй — нозологии. Я предлагаю начать с обсуждения симптоматики, которая есть у нашего пациента.
А. Ю. Магалиф. Статус сложный, но если его квалифицировать единой фразой, то это статус ипохондрический. Он складывается из множества ощущений. Считать их сенестопатиями или нет? Сенестопатии — это все-таки нечто блуждающее, неопределенное, расплывчатое. Он четко говорит, что у него покалывание в мышцах, боли в сердце, что-то в кишечнике. Больной с реальной патологией скажет вам: «У меня боли в сердце», — и опишет эту боль, определит радиацию, типичную для данной патологии, и т. д. Здесь не так. К обманам восприятия данный ипохондрический статус тоже нельзя отнести, поскольку нет висцеральных галлюцинаций. Он не говорит, что дырка у него в желудке, и что-то переливается. В его ощущениях нет вычурности. Он описывает свои жалобы обычно. Такие жалобы часто встречаются в клинике. Расстройств мышления мы не наблюдаем. Отвечает быстро, быстро схватывает. Конечно, у него, существует определенная тренированность в общении с врачами, но тем не менее он очень живо на все реагирует. Хотелось бы посмотреть его экспериментально, но клинически выявить у него расстройства мышления не удается. Эмоциональный статус: живой, доступный, теплый, вежливый, корректный, воспитанный, нет никакой формальности. О родителях говорит очень заинтересованно, тепло. На вопрос, есть ли у него какие-то ошибки в жизни, отвечает, что поставил родителей в тяжелое положение и это его огорчает. Теперь аффективные расстройства. Они есть, но необычные, в основном это вербальные жалобы. Мы не видим перед собой депрессивного больного, угнетенного, мрачного, с брадикинезией, брадифренией. Напрашивается такой термин — «депрессия без депрессии». Жалобы явно депрессивные, а внешне вроде бы ничего нет. Когда он говорил о своих депрессивных расстройствах, это всегда был ответ на целенаправленные вопросы. «Какое у вас настроение?» — «Настроение у меня плохое». Сам он активно жалоб на настроение не высказывает. Безусловно, есть апатический радикал. Нет тоски, нет подавленности, это именно апатия: не хочется то, не хочется это. Есть элементы амбивалентности. Какой? Процессуальной или аффективной? Я думаю, что скорее аффективной. Он начинает что-то делать и тут же бросает. Кажется, что все будет хорошо, и тут же надоедает. Включает телевизор и тут же выключает. Ангедония, вроде бы, тоже есть, и в то же время хочется с девушкой познакомиться и кажется, что это ему поможет. Если посмотреть на развитие его синдрома, просматривается неуклонное нарастание симптоматики. Важно, что у него имеются идеи отношения депрессивного регистра. Присутствует симптом зеркала. В подростковом возрасте были дисморфофобия и дисморфомания. Все это было не очень бурно, но явно отложилось на его жизненной кривой, поскольку он ушел из школы, сдавал экстерном и т. д. Потом вдруг короткая ремиссия. Все исчезло, а затем все опять наросло и гораздо более бурно.
О. Э. Шумейко. Я хочу добавить, что в статусе имеются определенные обсессивно-фобические нарушения, связанные с его поездками в транспорте и т. д., некоторая тревожность, дереализационные расстройства. Он говорил о дымке, колебаниях воздуха — определенные затруднения в восприятии окружающего. И у меня сложилось впечатление, что его апатия скорее вербальная, а больше выражена доля астении. В беседе проскальзывало, что устал, сил мало. Я согласен, что его ощущения не похожи на сенестопатии, они не вычурны, но он застревает на них, прислушивается. Может быть, это уровень сверхценности отмечаемых расстройств, которые как бы переплетаются с фобическими нарушениями.