Клиника «Божий дом»
Шрифт:
Входя утром в отделение № 6, я уже знал, что меня ожидает, – и это притупляло страх. Но я увидел нечто странное: на сестринском посту сидел Потс и выглядел так, будто им стреляли из пушки. Омерзительно грязный халат, растрепанные волосы, кровь под ногтями, рвота на ботинках, а глаза – розовые как у больного кролика. Рядом с ним, привязанная к креслу, сидела Ина – все еще с бараньим шлемом на голове. Потс что-то писал в ее истории. Ина высвободилась и с криком «УХАДИ УХАДИ УХАДИ» попробовала достать его хуком слева. И тут взбешенный Потс – рафинированный интеллигент, цитирующий
– Привет, Потс, как прошло?
Подняв голову, со слезами на глазах он сказал:
– Кошмар! Толстяк сказал не волноваться: мол, частники знают о том, что сегодня пришли новые терны, и не будут направлять никого, кроме экстренных. И что? Я получил пять с половиной экстренных!
– Как это «с половиной»?
– Перевод из другого отделения. Я спросил Толстяка, что делать, а он сказал: «Так как это перевод, ты можешь осмотреть только половину пациента».
– Какую половину?
– На твое усмотрение. Но с этими пациентами, Рой, я бы советовал выбирать верхнюю [22] .
Ина снова попыталась вскочить. Как раз в тот момент, когда Потс привязывал ее обратно, вошли Чак и Толстяк. Толстяк спокойно заметил:
– Я так понимаю, что ты не стал меня слушать и дал Ине физраствор?
– Так точно, – виновато пробормотал Потс. – Я влил ей жидкость и, как ты и говорил, она вышла из-под контроля. У нее начался психоз, и я дал ей нейролептик, торазин.
22
Диалог, обусловленный системой подсчета новых поступлений и переводов. Перевод оценивается как поступление «попроще», так как переводящая команда пишет выписку и назначения. Но на самом деле назначения в 90 % случаев приходится переписывать, а выписка обычно звучит примерно так: «Пациент с такой-то проблемой поступил, состояние улучшилось, а дальше – разбирайтесь как знаете».
– Что ты ей дал? – переспросил Толстяк.
– Торазин.
Толстяк заржал. Звучный раскатистый смех прокатился по его телу – от глаз по щекам и всем подбородкам, вниз к животу – и он сказал:
– Торазин! Так вот почему она ведет себя как шимпанзе. У нее же давление не выше шестидесяти! Принеси тонометр. Потс, ты – чудо. Первый день интернатуры – и ты уже попытался убить гомера торазином. Я слышал о воинственности южан, но всему есть предел!
– Я не пытался ее убить!
– Систолическое давление пятьдесят пять, – сказал мой студент Леви.
– Положите ее головой вниз, – приказал Толстяк. – Пусть туда прильет немного крови!
Пока Леви с медсестрами переносили Ину обратно в палату, Толстяк объяснял нам, что у гомеров торазин снижает давление до такой степени, что остатки их мозга не получают кровоснабжения.
– Инна пыталась вырваться, чтобы лечь. Ты чуть ее не угробил.
– Вечернее обострение, – сказал Толстяк. – У гомеров оно происходит постоянно. У них и так нарушено восприятие, а когда заходит солнце и становится темно, они совсем съезжают с катушек. Ну, что собрались?
Толстяк прошелся по карточкам, начав с пяти с половиной новых поступлений, превративших Потса в садиста. И снова, как и вчера, все, что я выучил в институте, оказывалось либо неправильным, либо ненужным. Обезвоженная Ина, состояние которой ухудшилось от физраствора. Депрессия, которую лечили клизмой с барием… А третьему поступлению Потса, мужику с болью в животе, знавшему, что «все вы, доктора, нацисты, но я еще не решил, который из вас Гиммлер», было назначено не обследование ЖКТ, а то, что Толстяк назвал «СПИХОМ В ПСИХИАТРИЮ».
– Что значит СПИХ? – спросил Потс.
– СПИХНУТЬ – значит, перевести пациента из твоего отделения или вообще из Дома. Ключевая концепция. Основа современной терапии. Звони психиатрам, расскажи им про нацистов, не упоминай боль в животе, и – бац! – СПИХНУЛИ В ПСИХИАТРИЮ.
Разорвав карточку с именем охотника за нацистами, Толстяк бросил обрывки через плечо и объявил:
– Спихнули, отлично. Продолжим. Кто следующий?
Потс доложил про своего последнего пациента: молодого мужчину, нашего ровесника, который, играя в бейсбол со своим сынишкой и отбив сложную подачу, свалился без сознания у первой базы.
– Как ты думаешь, что с ним произошло?
– Внутричерепное кровотечение, – ответил Потс. – Он в крайне тяжелом состоянии.
– Он умрет, – сказал Толстяк. – Ты хочешь дать ему шанс? Трепанация?
– Я уже все организовал.
– Прекрасно, – сказал Толстяк, разрывая карточку молодого пациента. – Отличная работа, Потс. СПИХ В НЕЙРОХИРУРГИЮ. Два СПИХА на трех пациентов.
Мы переглянулись. Было ужасно осознавать, что человек нашего возраста, только что игравший с шестилетним сынишкой летним вечером, стал овощем, и хирурги уже готовятся вскрывать его наполненную кровью голову.
– Конечно, это ужасно, – сказал Толстяк. – Но тут мы не можем ничего сделать. Люди нашего возраста умирают. Точка. Болезни, которые мы цепляем, не лечатся с помощью медико-хирургической болтологии. Следующий?
– Следующий еще хуже, – севшим голосом сказал Потс.
– Кто же это?
– Чех, Лазлоу. Желтый человек. В районе десяти вечера у него начались судороги, и я не мог их остановить, несмотря на все усилия. Я сделал все, что мог. Уровень ферментов печени зашкалил. Он… – Потс посмотрел на нас с Чаком, потом потерянно уставился на свои ноги и закончил: – У него развился быстротекущий некротизирующий гепатит. Я перевел его в интенсивную терапию. Он больше не наш пациент.
Толстяк мягко поинтересовался, назначал ли Потс стероиды. Потс ответил, что думал об этом, но решил подождать.
– Почему ты не доложил мне о результатах анализов? Почему не попросил помощи?
– Хм, я… я думал, что справлюсь и приму правильное решение.
Мрачная тишина накрыла нас, тишина боли и горя. Толстяк обнял Потса за плечи и сказал:
– Я знаю, как хреново тебе сейчас. На свете нет ничего хуже. Но пока ты хоть раз не ощутил это, ты не станешь хорошим врачом. Не казни себя. Стероиды, один черт, не помогают. Итак, теперь он в северном крыле отделения № 6? Вот что я вам скажу: раз уж мы сегодня спихнули столько пациентов, после завтрака я вам покажу электрическую койку для гомеров.