Клиника С…
Шрифт:
— Теперь будут, — улыбнулась заведующая отделением. — Только запомните наши негласные правила. Их мало, всего пять. Первое — никаких дел с чужими клиентами. Друг у друга ни при каких обстоятельствах больных не переманивать! Исключения делаются только по моему распоряжению, когда в случае непримиримых противоречий я передаю больного от одного врача другому. Второе — не наглеть. Сами понимаете, установленного прейскуранта на наши услуги не существует, но плата должна быть посильной. Когда плата непосильна, человек обращается в полицию, потому что у него просто не остается другого выхода. Третье — все деликатные разговоры вести только с глазу на глаз, без свидетелей. Четвертое — не верьте никому «на потом», редко кто платит, когда дело уже сделано. Лохов принято кидать. Лучше всего брать заранее, но тратить после того, как больной благополучно выпишется. И пятое, самое главное, — не пытайтесь обмануть меня в расчетах. Как только я утрачу
— Все так неожиданно… — Моршанцев понимал и замечал многое, но к подобной откровенности готов не был; он хорошо понял скрытый намек, который Ирина Николаевна озвучивать не стала: «играй по нашим правилам или вали на все четыре стороны».
Валить Моршанцеву не хотелось. Начинать зарабатывать «по-настоящему» было как-то брезгливо, потому что и ежу было понятно, что речь идет не о простом приеме благодарностей, а о постановке пациентов в такие условия, когда у них просто не окажется другого выбора, кроме как заплатить. С другой стороны, зарплаты едва-едва хватало на жизнь. Три тысячи уходило на квартплату с электричеством и телефоном, почти две с половиной тысячи на единый проездной плюс еще где-то рублей от восьмисот до тысячи тратилось на маршрутки, в которых проездной не действовал. Из того, что оставалось, надо было питаться, одеваться, потихоньку обставляться (бабушкина мебель дышала на ладан), иногда развлекаться… Неплохо было бы уже начать помогать родителям, хватит, выкормили-вырастили-выучили сыночка, теперь пора им дивиденды получать. А еще ведь и машину хочется купить, а еще ведь и жениться когда-нибудь придется, а еще ведь некоторые, которые нисколько не олигархи и даже не миллионеры, два раза в год ездят отдыхать… А еще была у Моршанцева заветная мечта о собственной даче (родители этого «хобби» не признавали) в каком-нибудь тихом заповедном уголке, скромной такой даче, пусть в полтора этажа, но непременно с камином и чтобы мангал под навесом во дворе и маленькая баня… Скромная баня, но такая, чтобы все по уму и со всеми удобствами, обойдется в строительстве не дешевле миллиона, а уж к славному бревенчатому домику и прицениваться было страшно.
Короче говоря, расклад получался таким — если жить сегодняшним днем и продолжать при каждом случае рассчитывать на материальную помощь небогатых родителей, то зарплаты хоть и с натяжкой, но хватало. Если же заглянуть вперед, рассчитывать на перспективу, то плакать хотелось. И насчет перспектив Ирина Николаевна права — это сейчас две с половиной тысячи долларов в месяц можно считать суперской зарплатой, а для пятидесятилетнего человека, главы семьи, это не бог весть какие деньги. Отец в своем сервисном центре около пятидесяти тысяч в месяц зарабатывает, а живут они с матерью не шикуя, и это еще при том, что мать тоже работает. То одно надо, то другое, иногда сыну помочь, вот и утекают денежки сквозь пальцы. Максимум развлечения — двухнедельный отдых в каком-нибудь трехзвездочном турецком отеле, предел желаний — сделать дома капитальный ремонт, чтобы, как выразился отец, «на всю оставшуюся жизнь».
Обижаться не на кого, пенять некому. Каждому — свое. В мечтах можно видеть себя хоть директором института, хоть министром, да хоть президентом, только вот одними мечтами сыт не будешь. Если постоянно витать в облаках, то это будет не жизнь, а, как выражается Борька Линьков, «сплошной незавершенный гештальт».
— Вам требуется время, чтобы собраться с мыслями? — В голосе начальницы Моршанцеву послышалось удивление. — Хотите подумать или хотите о чем-то спросить, но не решаетесь? Валяйте, не стесняйтесь.
— Я не уверен, что у меня получится.
В мыслях и надеждах Моршанцева доходы связывались с благодарной признательностью, но не с вымогательством. Хотя и в этом права Ирина Николаевна, «до того» заискивают, с мольбой заглядывают в глаза, обещают золотые горы, а «после того» норовят отделаться бутылкой трехсотрублевого коньяка московского розлива или простым человеческим «спасибо».
— У вас, — Ирина Николаевна сделала ударение на слове «вас», — получится. Иначе бы я не заводила этот разговор. Если честно, то я ждала, что вы сами придете ко мне и заявите о своем желании работать, то есть зарабатывать, по-настоящему. Или хотя бы поинтересуетесь, почему в ваши палаты попадает… э-э… наименее платежеспособный контингент. Но потом я поняла, что лучше начать самой.
То, что к нему в палаты целенаправленно закладывается, как выразилась заведующая отделением, «наименее платежеспособный контингент», Моршанцев заметил давно, но роптать не роптал. Как-никак он был новичком, а «курс молодого
— Деньги я обычно принимаю первого числа каждого месяца или же в ближайший к нему рабочий день. В конверте и желательно крупными купюрами — тысячными или пятитысячными. Никаких отчетов не надо, приносите треть, и все. Система работает на доверии, и потому она может дать сбой только один раз. И вот еще, Дмитрий Константинович, ко дню рождения директора у нас принято дарить подарки от каждого отделения. По-настоящему хорошие подарки, а не какое-нибудь барахло. Поэтому в сентябре к ежемесячному взносу добавляем еще тысяч пять-шесть…
Моршанцев произвел в уме несложный расчет, умножив пять тысяч на двадцать (точного числа работавших в отделении он не знал, но никак не меньше двадцати), но Ирина Николаевна, точно прочитав его мысли, добавила:
— На подарок Всеволоду Ревмировичу скидываются только врачи и администрация — я и старшая сестра.
«Тридцать или тридцать шесть тысяч — тоже неплохо», — подумал Моршанцев.
— С понедельника прекращаем вас дискриминировать и начинаем класть больных равномерно, по кругу. Привыкайте работать по-новому, что успеете срубить в январе — то полностью ваше, ну а первого марта не забудьте уплатить мне налог. Вопросы есть?
— Нет.
— Тогда я вас больше не задерживаю. Если хотите, могу подбросить до метро, все равно по пути.
— Спасибо, не откажусь, — Моршанцев и не подумал отнекиваться ради соблюдения каких-то мнимых приличий, сама ведь предложила.
Ирина Николаевна ездила на красной «матрешке», то есть на «Мазде» третьей модели. Яркий стильный автомобиль для яркой стильной женщины. Стиль ее вождения совершенно неожиданно для Моршанцева оказался предельно спокойным и плавным. Никаких резкостей, никаких эмоций, никакого лихачества. В качестве платы за проезд Моршанцев рассказал два анекдота, в ответ на которые Ирина Николаевна вежливо поулыбалась.
В метро Моршанцев наугад врубил музыку с телефона в режиме хаотичного воспроизведения (порой надоедал устаканившийся порядок песен), и первой песней пошла уэйтсовская «Yesterday Is Here»:
If you want money in your pocket and a top hat on your head a hot meal on your table and a blanket on your bed well today is grey skies tomorrow is tears you'll have to wait til yesterday is here Well I'm going to New York City and I'm leaving on a train and if you want to stay behind and wait til I come back again… [30]30
Что это, как не знак судьбы — песня о деньгах к разговору про деньги?
Институт смерти
Когда-то давно, в лохматом и шебутном девяносто третьем году, к Всеволоду Ревмировичу, ходившему в Главных Придворных Врачах, обратился главный редактор газеты «Московские сплетни». Обратился не за консультацией, а за информацией, причем весьма конфиденциальной — о состоянии здоровья тогдашнего президента. Главред, как и положено журналисту, был настырным — в ответ на «нет» перезвонил еще раз, заверил, что возглавляемая им редакция придерживается железного правила никогда не выдавать своих источников, и посулил «ну очень хорошие деньги». Всеволод Ревмирович хотел напомнить собеседнику о врачебной этике, сказать о том, что источник подобной информации установить будет нетрудно, и о том, что даже «ну очень хорошие деньги» не окупят последствий, но к месту вспомнил библейский завет «не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» и, не вдаваясь в подробности, послал настырного журналиста-редактора куда подальше.