Клинки и карабины

Манасыпов Дмитрий Юрьевич

Звуков в лесу хватало. Сейчас, в ставшей прохладной темноте, слышалось многое, скрытое днем. Где-то недалеко, добавляя запах свежести, перекатывался по камням ручей. Растекались холодные струйки, добавляя влаги в незаметные илистые поймы. Кто-то явно большой, может и сам лютобой, через равные промежутки, жирно чавкал грязью, шумно всхрапывал, совершенно никого не боясь.

Где-то поверху, у самых макушек великанов с корой темно-орехового цвета, с шелестом и шорохом кто-то перелетал со ствола на ствол. Угрожающе пророкотал совсем рядом булькающий рев, но ничего не случилось. Даже мелкие птахи не

подумали испугаться и зацвикать. Когда за кустами, ощетинившимися сотнями кривых толстых шипов, еле слышно хриплый голос отрывисто что-то сказал, Освальд замер. Приближение людей он прошляпил самым настоящим образом.

В новом арбалете стрел помещалось, как и в старом, семь. Всего семь болтов, средней длины, толстых, с гранеными наконечниками. Уходя в Квист, Освальд не стал церемониться и зашел к кузнецу. Подпилил каждый наконечник, совершенно наплевав на раны тех, в кого попадет болт. Не то место и не то время, чтобы думать о гуманности, проповедуемой крылом церкви мученика, называвшимся «мирианами». Мириан, сестра погибшего страшной смертью основоположника, якобы всем желала добра и мира. Освальд даже в чем-то с ней соглашался. Но в случаях, когда речь шла о его собственной жизни.

Осторожно, стараясь не шуметь, поднял арбалет, направив его в сторону разговора. Тот не прекращался. Хриплый голос что-то доказывал, такой же, чуть моложе, не соглашался. Если же верить слуху, то кроме говоривших вокруг зарослей ночношипа сейчас терпеливо стояло еще не меньше трех человек. И это, само собой, не внушало Освальду никакой радости. Еще меньше радовала стрельба на звук. Хотя…

На ладонь легла сухая и горячая рука старика. Чихъ, бесшумно сев рядом, покачал головой. Прижал палец к губам и провел пальцем по горлу. И три раза растопырил всю пятерню, совершенно расстроив Освальда. Пятнадцать местных жителей это, если уж на чистоту, проблема явно неразрешимая.

Выглянула луна, до поры до времени прячущаяся за низкими облаками. Свет от цветов тут же померк, Чихъ довольно кивнул. Голоса прекратили спорить, растворились в ночи, пропали. Лишь кто-то один, в самом дальнем углу кустарника неосмотрительно хрустнул чем-то, и тут же, судя по звуку, заработал удар в живот. Но не проронил ни звука. А Освальд уставился на руку Чиха, на запястье, приоткрытое сползшим рукавом. Кожа казалась черной.

– Ложись, – старик хмыкнул. – Народ Амра ушел, а вот завтра запах от нас выветрится, тогда придется хуже.

– Хорошо. – Освальд и не думал спать. Но сон пришел сам по себе.

– Что-то не так. – Чихъ остановился, присев за раскидистым и низким, с широченным стволом вязом. Или деревом, похожим на вяз, в Квисте полагаться на собственный опыт было себе дороже. – Очень не так.

Тут Освальд с ним согласился полностью. Вокруг все казалось «не таким». Вместо нормальных для северных лесов елей, сосен, дубов или даже полосатых белозерских берез, на глаза попадались только странные и незнакомые раскоряченные и перевитые узлом странности. Торчали вверх огромными павлиньими хвостами невиданные папортники и совершенно удивительные острые листья с Освальда высотой.

– Чую кого-то. – Чихъ повел морщинистой картошкой носа. – Не могу разобрать. Ты не чуешь?

– Нет. Что это? – Охотник ткнул

в сторону стены светлых и высоких деревьев с листьями у самых макушек, начавшейся сразу за густыми зарослями папортников.

– Деревья, хех, не видишь?

– И много тут таких?

– Весь лес. – Чихъ почесался. – Это начинается сам Квист. А до этого, красавчик, было так… рощицы.

– Ночью, ты сказал, что это народ Амра?

– Да. – Чихъ сплюнул под ноги. – Трупоеды. Угли им под ноги.

– Они выслеживали нас?

– Если бы они выслеживали именно нас, то выследили бы. Нет, ищут кого-то другого.

– Да тут, как погляжу, так и шастают все, кому не лень.

– Эт ты верно заметил, красавчик. – Чихъ хохотнул, уже привычно, сухим кашляющим смешком. – Назад только не все выходят. А че эт ты все мне на руки пялишься?

– Да так. – Освальд пожал плечами, вытер мокрое лицо. – Показалось.

Чихъ сплюнул, задрал рукав куртки. На запястье, темнея зеленоватой полосой, удобно пристроился бронзовый браслет с затейливым узором.

– Подарок. Ладно, пошли дальше. Правильно ж идем?

Охотник покосился на «искатель». Рубиновый конец на конце иглы полностью соглашался с проводником. Шли они верно.

– И хорошо. – Чихъ снова, с явным удовольствием, харкнул под ноги, чуть не попав на ногу Освальда. Само плевание доставляло старику видимое удовольствие, равно как и постоянное «почти промахивание» по своему спутнику.

Дальше оказалось еще сложнее. Травы на земле оказалось на удивление еще больше, чем раньше. Компанию незнакомой, схожей с осокой поросли, сизо-зеленой, с черными точками крапинками, вовсю составляли светлые и темные, толстые вьюнки, хвощи с оранжевыми листьями, вспученные грядки сиреневого мха и прочие гнилушки вперемежку с яркими цветами. На глазах Освальда один из них, красный, с широкими прожилками, практически на лету ухватил стрекозу. Квист явно показывал себя лицом.

Стало еще душнее. К шее, натертой пропотевшей тканью капюшона, хотелось приложить хороший холодный снежок. Или ударить как следует, прибив разом нескольких маленьких кровопийц, яростно атакующих людей. Или только одного Освальда. Судя по всему, Чихъ казался гнусу совершенно невкусным. На долю охотника крылатых, ползающих и передвигающихся другими способами отвратных тварей выпало куда больше. Чихъ над ним только посмеивался, лишь изредка почесывая подбородок через бороденку. Порой проводник выдавал емкие и ехидные замечания.

– А вот этих можно есть! – палец, смуглый до черноты, сухой до видимых почти полностью фаланг, с желтым ногтем ткнул в сторону совершенно непотребных, жирных и белесых гусениц, сидящих с нижней части широченного бело-зеленого листа. – Даже сырыми.

– А поджарить?

– Совсем вкусные будут. Пальцы даже съесть можешь вместе с ними. – Чихъ хватанул в горсть указанное «объедение» и слопал. На ходу, не обращая внимания на покривившегося Освальда. – Вот этого берегись.

Охотник замер, глядя на острый наконечник рогатины у своего лица. Жало, хорошей стали, шевельнулось, что-то звучно и сочно чвакнуло, и на грудь охотника шлепнулась половина паука. Красный, мохнатый, с здоровенными жвалами. Вторую половину пришлось стряхивать с плеча и старательно оттирать густую слизь.