Клинки и крылья
Шрифт:
— Я не понимаю. Мы выяснили, что всё из-за нарушенного баланса…
— Верно. Качнулись весы меж двух Цитаделей, — Поэт налил себе ещё вина — но кувшин, судя по звуку, и не думал пустеть. Все эти мелочи так напоминали неуловимую магию Зелёной Шляпы, что Альену стало жутко. Интересно всё-таки: все ли боуги против возвращения тауриллиан?… — Как это всегда бывает. Всё начинается с них. Поединок Порядка и Хаоса скрепляет соты — миры, и вся наша жизнь, Альен Тоури, держатся на смерти… Смерть всегда рядом, она естественна, как дыхание. Чтобы нарушить это устройство, просто коснуться её недостаточно… А некромантией
— А что важно? — спросил Альен. Теперь он не смотрел на Ривэна так же усиленно, как Ривэн — на Поэта.
Поэт долго молчал, сияя в своём кресле. Песням большой птицы в зарослях кипариса теперь вторила ещё одна. Альену в голову лезли строки из поэмы о Лааннане, и избавиться от них было не так-то просто.
— Желание, — казалось, бессмертный наконец-то подобрал слово. — Желание, которое сильнее смерти тела. Сильнее магии. Сильнее печатей, наложенных когда-то Порядком… Воля одного, способная разрушить всё и всё пересоздать заново.
— Какое желание? — Альен уже всё понял, и голос звучал хрипло, точно бормотание во сне.
Бежать отсюда, бежать немедленно. Несуществующие боги, как пережить этот страх? Как пережить чужие касания к тому, чего никому не дозволено касаться?…
— Любовь, — очень просто сказал Поэт.
На этот раз молчание тянулось ещё дольше; бедняга Ривэн перестал дышать. Сен-Ти-Йи напряглась, точно хищник в засаде. Поэт невесомо встал и отошёл к конторке; Альен почувствовал, как портик дрогнул и мягко оторвался от земли, чтобы снова превратиться в «чердак» без этажей ниже.
Альен позволил себе улыбнуться. Все они ждут взрыва, но он не доставит им такого удовольствия. Только не сейчас.
— Любовь, — пересилив себя, повторил он. — Мне нравится ход ваших мыслей. Очень… трогательно.
— Да, — тихо признал Поэт, скользя пером по пустому свитку. — Это тронуло даже тех из нас, кто давно устал и остыл.
Фиенни.
— Это не так уж меняет дело. Точнее, совсем не меняет, — Альен встал. — Я приплыл, чтобы закрыть разрыв, и я закрою его… Во снах ко мне приходили огненные врата. Где они?
— Врата — просто образ, — прошелестела Сен-Ти-Йи. — На самом деле их там нет. Разрыв не виден обычным взглядом.
— Где именно — там?
— В Золотом Храме, в Эанвалле, — сказал Поэт, и странное слово будто бы отозвалось в Альене эхом чего-то давно утраченного. — В самом прекрасном месте Лэфлиенна, в сердце наших владений… Мы, бессмертные, живём по одному, Альен Тоури, и создаём вокруг себя свой маленький мир — так лучше коротается вечность. Лишь в Эанвалле мы собираемся вместе — друг с другом… И с древней расой Эсалтарре.
Это слово Альен уже точно где-то слышал. Такое же мучительное узнавание он испытал, услышав от вождя агхов Далавара о Хелт…
Когда вспомнил её грязное имя на губах Фиенни.
— Эсалтарре? А это не?…
— Вот именно, — золотистый палец указал на бокал Альена. Он рассмотрел внимательнее дутый стеклянный бок и увидел прозрачное клеймо — кожистые крылья, узкая змеиная голова… — Вы, смертные, зовёте их драконами.
…После
Ещё больше мешало сосредоточиться присутствие тэверли, тауриллиан, или бездна знает, как там правильно… Написал Поэт знаменитого Лааннана или нет, было уже не так важно: исходившей от него силой Ривэна в буквальном смысле прижимало к мраморному полу, и он, пожалуй, никогда ещё не чувствовал себя таким крошечным ничтожеством.
И самым мощным ударом — просто «последней прощупкой», как выражались карманники Энтора, — стал их играюще-жестокий разговор с Альеном. Ривэну и без этих поворотов сложно было поверить, что он только что переплыл океан на застывшем чудовище и теперь вот потягивает приторное вино в компании двух бессмертных…
А тут ещё вдобавок пресловутое Отражение, учитель Альена по имени Фиенни, которого здесь почему-то приплетают к чему ни попадя. Короче говоря, Лэфлиенн пока если и впечатлял его, то не в хорошем смысле.
Ривэн начинал злиться.
Какое отношение магия и судьба Обетованного имеют к тому, чего когда-либо хотел или не хотел, боялся или не боялся Альен Тоури?
И вообще — какое, о бездна, сам он имеет к этому отношение?
Почему ему так больно?…
— Я согласен пойти к Золотому Храму, — как сквозь сон или хмель, до него донеслись слова Альена.
— К драконам?! — Ривэн чуть не выронил бокал. Тот, наверное, даже не разбился бы — разве тут что-нибудь может происходить нормально, по-человечески? — А это обязательно?
— Да, если я хочу закрыть разрыв, — сказал Альен, по-прежнему не глядя на него. Ривэна это добивало. Только бы он поднял глаза, только бы дал увидеть в них правду — сколько можно терпеть этот туман, точно над морем до полудня?…
— И исполнить свой обет, — напомнила старуха, небрежно отгоняя от себя синих бабочек. Их слетелось уже целое облако — больше, чем на побережье было скорпионов, похожих на камни. С тех пор как Ривэн узнал о Лэфлиенне, он представлял его исключительно тёплым, ласковым местом с кучей зверья, цветов и волшебных существ. Пока же обнаружил лишь каменистый берег, скудно поросший соснами и кипарисами, а ещё прекрасного Поэта, который сияет, подобно солнцу, и ведёт себя как безумец… Ни русалок тебе (а на встречу с ними Ривэн до сих пор рассчитывал…), ни сородичей Зелёной Шляпы.
— Я помню об обете, — устало сказал Альен. — Я не стану закрывать разрыв сразу, так и быть. Но это не значит, что я позволю Хаосу прорваться в Обетованное и выпустить вас на волю.
Он держал бокал с клеймом-драконом как-то безжизненно, точно забыл, зачем нужен этот странный предмет; на виске размеренно билась синяя жилка. Ривэну хотелось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы он очнулся… Или, ещё лучше, снова напоить тем чёрным бодрящим напитком из запасов старухи.
А каким он был в ночь шторма, на серебристом корабле, или в Минши, когда поднял на бунт рабов Люв-Эйха!.. Где тот лорд Альен, перевернувший всё в несчастной голове Ривэна? Где истинный Повелитель Хаоса, почему сейчас он позволяет этим двоим управлять собой?