Клинки и крылья
Шрифт:
— Это мой друг, Ривэн. И он совершенно не умеет вести себя за столом.
Беспредельно смутившись, Ривэн пробормотал что-то вроде «миледи». Тааль оглядела его с искренним интересом, как нечто крайне важное для себя.
— Я счастлива увидеть Вашего… твоего друга, Альен. Во снах ты всегда был один.
Альен только сейчас заметил, что тауриллиан во всех концах залы с разной степенью наглости прислушиваются к их словам. Беседы и трапезы они при этом, конечно, не прерывали; Тиль вообще расчёсывала свои роскошные волосы, разбрасывая искры по алому шёлку. Он выдавил улыбку.
Зачем
— Ну, в моих снах у тебя иногда были крылья.
Тааль опечалилась.
— О, не так давно они были и вправду… Но ты в моих снах был именно таким, как сейчас.
Отчего-то опять покраснев, она села рядом с Ривэном. Тааль избегала Поэта — ясно, почему; мог бы хоть обвязаться чем-нибудь, — с нервным смешком Альен подумал это тоном старой брюзгливой поварихи из Кинбралана, неумолимой блюстительницы нравов… Бессмертный же, сияя улыбкой, уже собрался отойти, но, к сожалению, передумал:
— Полагаю, Вам есть что обсудить. Тааль-Шийи — тоже наша почётная гостья, Повелитель Хаоса. Она прошла долгий и опасный путь, чтобы доказать нам, какие мы бессердечные, отвратительные тираны. Как мы пленим её сородичей, майтэ, и других жителей Обетованного, дабы ввергнуть их в вечное рабство… Духи ветра, земли и огня, чью исконную власть нам никогда не приходило в голову оспаривать, поведали ей об этом.
Речь Поэта изначально сопровождали частые смешки, здесь же она прервалась общим звонким хохотом. Тааль совсем поникла, даже не пытаясь возражать и не прикасаясь к пище. Смех бессмертных завораживал и заражал — как всё в них; но у Альена свело скулы от злости.
— Что ж, не вижу, чтобы она хоть в чём-то ошиблась, досточтимые тауриллиан.
Наступила тишина. Ривэн перестал дышать и глазами показал на нож боуги, торчавший из-под одежды Альена; он покачал головой. Вряд ли им придётся защищаться. Это был очередной ход в игре — дерзость, допущенная вполне сознательно; кому, как не тауриллиан, понять?…
— Очнувшись от магического сна, наша гостья уже убедилась, что все её сородичи живы и здоровы, — осклабился Цидиус, отодвигая белую морду от куска сочного мяса. — Как и боуги, морской народ, кентавры и все прочие… Мы заботимся об их благополучии, не вмешиваемся в их внутренние дела, не принуждаем к работе, не проводим над ними тёмных ритуалов. Всё, что от них требуется, — раз в день прикоснуться к зачарованной сфере, к Источнику. Повелитель Хаоса должен знать, о чём речь.
Альен кивнул. Возразить тут, в самом деле, было нечего.
— И знать также то, что им это не причиняет никакого вреда. Энергия живых смертных очень быстро возвращается к ним, чего не скажешь о нас, да и сферы не рассчитаны на большие её объёмы… Это — всего лишь их вклад в наше общее дело. Мы строим путь к возвращению, желая всему Обетованному только процветания и счастья.
Они не делят Обетованное и Лэфлиенн — никто из них, даже Цидиус… Приподнявшись, налил Тааль травяного чаю. Он демонстративно двигался плавно и чётко, причём так, чтобы обязательно видели Тиль и новоявленная Сатис. Видели, что он трезв.
Вот всё бы хорошо в этом словоблудии, даже почти убедительно, но процветание
— Допустим, но разве процветание и счастье приносятся силой?… Вы ведь не спрашивали, уважаемые бессмертные, хотят ли они такой жизни и вашего возвращения, хотят ли покидать дом… Это, по-моему, ключевой вопрос. Я не говорю сейчас о тех, кто поддерживает вас добровольно. Процветание под навязанной властью, да ещё и жертва без сознательного выбора — это, простите, бессмыслица.
Тааль взяла чашку, глядя на него благодарно и восхищённо. От ликования на её лице Альен растерялся.
Цидиус устрашающе клацнул зубами.
— Жертва может быть и сознательной, Повелитель, — с непонятной угрозой сказал он.
— Может, — согласился Альен, думая о Бадвагуре. — Но это не наш случай, вам так не кажется?…
— Самый важный шаг всё равно определится выбором, — сказал Поэт, осторожно снимая бабочку с виноградной кисти. — Вашим выбором, друзья. Вы оба знаете, что для этого необходимо, и лишь вам решать, совершать ли этот шаг… Видите, мы ничего не скрываем. Мы честны с вами.
Узы Альвеох. Альен слишком хорошо видел, как до дрожи волнуется Тааль; ему стало жаль её. Она ведь действительно совсем девочка, пусть в Ти'арге в этом возрасте девушки уже выходят замуж, а в Альсунге или Шайальдэ — вовсю кормят грудью детей… Но, с другой стороны, что он знает о её возрасте как майтэ? Что вообще он знает о ней, кроме того, что им не повезло видеть общие сны о разрыве в Хаос — как выразилась вчера Мельпомена, с разных сторон?…
— Я тоже ничего не скрываю. Я сделаю всё возможное, чтобы разрыв был закрыт, а Хаос прекратил просачиваться в Обетованное, — он объявил это негромко, но прозвучало, будто клятва; поморщившись, Альен выпил ещё. — И вам, бессмертные, желательно бы это учесть.
Тааль кивнула; неожиданно резкая решимость проступила в её чертах.
— Если ты захочешь… Если тебе понадобится моя помощь, я готова на всё ради этого. Хаос губит нашу землю, мою семью.
— Как только разрыв откроется до конца, магические свойства вернутся к воде Алмазных водопадов, — обронила Сатис, мрачно уставившись на Тааль. — И твою больную мать можно будет спасти, Тааль-Шийи.
У неё больна мать?… Так вот чем воспользовались тауриллиан, чтобы заманить к себе обладательницу необычного Дара, которая чувствует разрыв и может дополнить Повелителя Хаоса в Узах…
Грязно — и достаточно примитивно, надо сказать. Люди поступили бы точно так же.
— Если он закроется, произойдёт то же самое, — парировал Альен. Теперь благодарный взгляд Тааль был ещё теплее и счастливее; Ривэн, поглядывая на тауриллиан, тщетно старался скрыть довольный вид.
Цидиус, утробно зарычав, вновь занялся мясом. Поэт, как ни в чём не бывало, заговорил с тауриллиан-женщиной; Альен понял, что эту партию выиграл. Можно расслабленно откинуться на спинку стула — но почему-то не хочется… В том, как Тааль сидела с неестественно-прямой спиной, как щипала еду по-птичьи мелкими движениями, как избегала прямо смотреть на него, он кожей ощутил что-то новое. Одиночество, в котором холодно, которое вечно гонит куда-то, бормочет, насылая дурные сны…