Клинки надежды
Шрифт:
Даже сейчас, стоя рядом с очаровательнейшей девушкой, ротмистр не мог до конца радоваться свиданию, подаренному ему жадноватой на хорошее судьбой. Если же и радовался, то поневоле стыдился своего несвоевременного чувства.
– Как вы устроились, Ольга Васильевна? – уходя от темы разговора, спросил барон.
– Как можно устроиться дома? Ах да, чуть не забыла. Тетушка очень хотела вас видеть. Просила заходить в любое время. Она всегда рада господам офицерам.
– Всенепременно зайду. Особенно если там будете вы, – склонил голову ротмистр.
– Я чаще буду здесь, – улыбнулась Ольга.
– Тогда
Ольга улыбнулась, но тон голоса был суров.
– Я ценю вашу галантность, барон, но я же просила вас относиться ко мне исключительно как к члену отряда. Вы же не делаете комплиментов своим товарищам-офицерам!
– Но они мужчины. И потом, я ничего не обещал.
– Ну почему вы все одинаковы? Неужели, если рядом девушка, то на нее обязательно надо смотреть со смесью восхищения и затаенного превосходства? Мол, она – слабое создание и обязательно нуждается в ухаживании и защите. Я, кажется, доказала вам, что умею не только вышивать крестиком.
– К своему стыду и немалому горю, я не видел вашего вышивания. Только стрельбу, – со вздохом ответил Раден.
– Не шутите, барон!
– Какие же тут шутки! Это печальная истина.
Девушка бросила на ротмистра возмущенный взгляд. Только эффект от него получился прямо противоположный. Раден избавился от несвойственной ему нерешительности и теперь смотрел на Ольгу, нет, не как на товарища, а как на исключительно хорошенькую представительницу прекрасного пола.
До Ольги вдруг дошло, что барон в самом деле не видел ее ни вышивающей, ни делающей любую другую традиционно женскую работу, и она рассмеялась.
Раден весело вторил ей, словно вокруг лежал уютный прежний мир без зловещих тревог и забот.
– Простите за наглость, Ольга Васильевна, но, может, вы покажете мне город? Я же тут ничего не знаю. Нет, не сейчас, а как только появится возможность. Вдруг задержимся здесь надолго, так хоть чтобы иметь представление…
По тону ротмистра близко его знавшие могли понять, что в задержке Раден не уверен.
– Когда у нас будет время – покажу, – улыбнулась Ольга.
Она была настроена более оптимистично и считала: там, где находится бригада, все будет в полном порядке. Словно несколько сотен человек способны не только защитить город со всех сторон, одновременно поддерживая в нем порядок, но и наладить нормальную жизнь. Если же учесть зависимость города от подвоза продуктов…
– Скорее бы! – вырвалось у Радена.
Солдатское счастье переменчиво. Мандрыка сумел сохранить свою школу посреди всеобщего развала, организовал оборону против запасных солдат, а затем – против банды из Рудни, продержался ночь, а на рассвете, когда до победы оставались считанные часы, был застрелен молодым прапорщиком. Без видимых причин и повода.
Наверное, молодые люди думали одинаково. Иначе чем объяснить, что Ольга вдруг стала серьезнее и произнесла:
– Знаете барон, что самое странное в смерти полковника Мандрыки? Я потом, когда рассвело, заметила и даже показала Павлу Петровичу… Шея у убийцы была прокушена.
– Как? – не понял Раден.
Ему показалось,
Радена очень трудно было удивить. С первых дней войны он был на фронте. Неоднократно бывал в самых разных переделках, из которых выходил с честью. Свидетельством его удали было пять боевых орденов, вплоть до «Владимира», и Георгиевское оружие. Но теперь он был даже не удивлен – изумлен до последней степени.
Очевидно, чувства ротмистра отобразились на его округлом лице, и Ольга сочла нужным пояснить:
– Павел Петрович говорит, что впечатление такое, словно кто-то прокусил прапорщику вену и пил кровь. Но к моменту появления в комнате Мандрыки кровь уже свернулась.
– Может, пулей задело? Или осколком стекла? В бою самое обычное дело, – предположил барон.
– Что я, ран не видела? – отвергла предположение Ольга.
Работа в госпиталях благородна, но никакой эстетики в ней нет. Как, впрочем, нет и не может быть романтики на войне.
– Я думаю, здесь не обошлось без вампира, – убежденно добавила девушка.
К убежденности примешивалась некоторая доза страха.
– Кого? – переспросил Раден.
В Бога он верил, в нечисть – нет. Во всяком случае, до недавних пор.
– Без вампира. Вы что, ничего о них не слышали, барон?
– Но это же сказка… – начал было Раден и умолк.
Со сказками уже доводилось сталкиваться на долгом пути к Смоленску. Причем сказки больше походили на материализовавшиеся кошмары. И все равно верить в подобное не хотелось.
– О чем речь, молодые люди? – Вышедший в коридор Барталов не собирался присоединяться к разговору, но и пройти мимо, не сказав ни слова, не мог. – Воркуете?
– Я рассказала барону о тех следах, которые мы с вами видели на шее убийцы, – чуть смутилась от предположения доктора Ольга.
– Следы? Следы интересные. Заставляют, так сказать, задуматься в свете последних событий, – поговорить Барталов любил. Тем более когда не был занят работой.
– Что я говорила? – Ольга торжествующе посмотрела на офицера.
– В самом деле, что? – поинтересовался доктор.
Он выслушал предположение девушки с таким видом, словно не сам мимоходом выдвинул его.
Раден смотрел на Барталова с откровенной надеждой. Ждал, что доктор в пух и прах разнесет досужие домыслы об упырях.
– Между прочим, я бы не стал опровергать эту догадку с наскока, – вопреки надеждам гусара, задумчиво произнес Павел Петрович. – По своей профессии я, так сказать, сугубый материалист, однако за последние месяцы насмотрелся такого, что готов допустить все, что угодно. В сущности, кто такой вампир по народным повериям? Существо, пьющее кровь у своей жертвы и через то имеющее над ней власть. Если для колдуна, наподобие нашего знакомого матроса, сущность управления толпой составляют некие магические формулы, этакий магнетизм, то тут необходим непосредственный контакт, и круг подчиненных, так сказать, лиц поневоле ограничен. В остальном никакой принципиальной разницы между двумя способами повелевать нет.