Клинки Ойкумены
Шрифт:
Схватив со столика шелковый веер с грифонами, девушка принялась ожесточенно обмахиваться. В уборной было прохладно, но возбуждение требовало выхода.
– Нам понадобятся лошади. Еще лучше – карета…
– Аэромоб!
– Эскалона охвачена мятежом. Аэромоб? Нам не добыть и пары захудалых кляч!
– Ерунда!
– Тебя объявили в розыск. У пограничной стражи есть ориентировки с твоими снимками.
Юная донья нахмурилась. Признавать свои ошибки она не любила.
– Перейдем границу нелегально!
Она махнула рукой с таким видом, словно ходила туда-сюда по меньшей мере раз сто.
– И что дальше?
– Говорю же, ты получишь визу…
– Кто выдаст мне визу без отметки о легальном пересечении
– Дашь взятку! Чиновники берут везде!
– Допустим, мне оформят визу. Но никакая взятка не отменит твой розыск. При первой же проверке документов…
– Проклятье!
Сломанный веер полетел в угол.
– Мятеж, – Диего гнул свое. Это было больнее, чем расковыривать поджившую рану, но выбора ему не оставили. – Смута, бунтовщики… Уехать мы не можем. Улететь – тоже. Тебе лучше вернуться к отцу. Он тебя примет. В имении Кастельбро ты будешь в безопасности…
На маэстро налетел вихрь. Маленькие, но твердые кулачки забарабанили по груди, по плечам. Он едва успел прикрыть лицо.
– Не смей! Слышишь?!
Град ударов.
– Никогда! Не смей! Так! Говорить!
Маэстро опасливо выглянул меж прижатых к лицу рук – и едва не получил в глаз.
– Никогда! Ты слышишь?!
– Да…
– Никогда! Ты понял?!
– Понял я, понял… – улучив момент, он перехватил ее руки: – Прости дурака. Мы будем вместе, мы улетим отсюда, я еще не знаю, как…
Карни затихла, ткнулась лицом в грудь Диего:
– Помнишь, как мы с тобой познакомились?
Он кивнул, ткнувшись подбородком в ее макушку.
– Твой отец сказал: «Если в конфликте пьесы участвуют высокопоставленные особы – традиция эскалонского театра велит разрешать конфликт вердиктом его величества.» Мы с тобой – персонажи пьесы. Ах, если бы ее писал Луис Пераль! В финале сюда явился бы король…
– Король под арестом, в Монте-Элевадо. Где наследник – одному Господу известно. Если монарх и придет к нам на помощь, то в другом спектакле…
– Значит, король тоже нуждается в помощи? Помнишь, что сказал на это ты? Кто в силах разрешить такой конфликт?
Диего вздохнул:
– Господь, сказал я. Господь – опора наша среди бури. К сожалению, Всевышний не спешит вытащить нас из Эскалоны, а короля – из Монте-Элевадо. Видимо, конфликт нашей пьесы слишком мелок для вмешательства Провидения…
Из кармана донеслась трель уникома.
Федерико:
О, Ойкумена – та ушла вперед:Чиновник здесь берет, там не берет!Санчо:
Не может быть!Федерико:
Представьте, может быть!Ну как мне Ойкумену не любить?Мы ездим по земле, они летятПо небу, мы плывем, они ныряют,И не навозом землю удобряют,А чем хотят…Санчо:
А чем они хотят?Федерико:
Не знаю, чем, но точно не навозом!Мы терпим зной, привычны мы к морозам,У них же дует кондиционер,И у погоды нет плохих манер,Поскольку их мгновенно выдувает!Санчо:
Так не бывает!Федерико:
ЕщеСанчо:
А как они, я извиняюсь, срут?Федерико:
По виду – так же, но оригинальней!Известно ль вам, что значит «унитаз»?Санчо:
О, эти штучки-дрючки не про нас,Я по-простецки жопу заголю –И все сильнее родину люблю!Глава четвертая
На камнях растет сладчайший виноград
Гиль Фриш терпеть не мог безделья.
Но чем прикажете заняться, если вас упаковали в капсулу-регенератор? Капсула работала в режиме локальной регенерации, так что в восстановительном сне без сновидений мар Фришу было отказано. С врачом не поспоришь, а с диагност-блоком – тем более. Местная анестезия действовала исправно: боли Гиль не ощущал. Нижнюю часть туловища пациента, от гениталий до диафрагмы, обволокла пульсирующая масса восстановительного биогеля, в которую уходили прозрачные трубки, волноводы и контактные интерфейсы многочисленных датчиков. Вся эта поросль свисала с потолка капсулы синтетической бахромой – казалось, корни дерева проникли через крышку хайтек-гроба и оплели заключенного в нем покойника.
Данное сравнение – про корни, гроб и мертвеца – мар Фриш вычитал в романе. Он помнил, в каком именно, но сейчас это было несущественно. Пару секунд гематр анализировал адекватность сравнения по четырнадцати основным и восемнадцати дополнительным аспектам. С поправкой на художественный вымысел адекватность составила тридцать восемь и сорок шесть сотых процента. Неплохо для беллетристики. Гиль сделал заметку в памяти: ознакомиться при случае с другими произведениями этого автора.
Изнутри капсулу покрывал кремового цвета медипласт, теплый и приятно-упругий на ощупь. В его толще скрывалась сервисная периферия. Капсула представляла собой сложнейший биоэлектронный организм, занимавший промежуточное положение между машиной и живым существом. Размышления об устройстве капсул-регенераторов и направлениях их эволюции заняли у мар Фриша еще восемь секунд. Гематр вполне мог бы и дальше скользить мыслью с одного предмета на другой, задерживаясь на каждом ровно настолько, чтобы достигнуть динамического предела своих познаний в данной области и оценить его сравнительную достаточность. Еще можно было произвести раскопки, добираясь до вещественных и семантических первооснов; отыскать между ними пересечения и связи, сплести многомерную сеть – малый умозрительный прообраз той вселенской сети причин и следствий, с которой работают, составляя гематрицы, прокладывая курсы звездолетов, высчитывая вероятности событий…
Игра ума доставляла Гилю острое удовольствие. Однако в ней крылась серьезная опасность: увлекшись построением сети взаимосвязей, гематр мог со временем полностью «уйти в себя», зациклившись на задаче. Для его расы это было сродни ментальному наркотику. Модель достраивалась, стремительно усложняясь; чтобы удерживать в уме эту конструкцию, гематру требовалось все больше ресурсов собственного мозга. Вскоре ментальный наркоман переставал реагировать на внешние раздражители. Он впадал в подобие комы – глубокий апато-абулический синдром – погрузившись в мир игры, соблазнявшей его возрастающей сложностью.