Клинки Ойкумены

Олди Генри Лайон

Когда вперед вышел рыжий толстяк, Диего сообразил, что помпилианец обращался не к нему. Ну да, Луиса Пераля тоже называют «маэстро». Любопытно, какая у рыжего профессия?

– Итак, вы согласны лететь с нами на Хиззац?

– Да!

– Да, черт побери!

Только произнеся сакраментальное «черт побери», Диего вспомнил, кто всегда требует троекратного согласия на свои восхитительные предложения.

Но было поздно.

* * *

На пляже сделалось светло, как днем.

Люди превратились в живые костры. Они разгорались ярче тысячи солнц: убийственный пожар, ослепительный

фейерверк. Искристые змеи оплели тело, вгрызлись в кричащую плоть – нет! глубже! – в кричащий разум. Я погиб, осознал маэстро. Мы с Карни погибли оба! И виноват в этом я, старый дурак! Слишком поздно я вспомнил о дьяволе, коварном искусителе, предлагающем наивным простакам все блага земные в обмен на жалкий пустяк: бессмертную душу. Не важно, что слуги сатаны обошлись без договора – пергаментного свитка, подписанного кровью грешников. Бесы Ойкумены не нуждаются в пергаменте и росчерке пером. Так или иначе, результат один: Диего Пераль и Энкарна де Кастельбро погубили свои души на веки вечные!

Господи, мы же в аду!

Он горел, не сгорая. Теперь пламя геенны – навсегда. Тело становилось огнем и светом. Рядом пылала Карни: никогда она не была прекрасней, чем в этот гибельный миг. От рыжего толстяка, от живчика-помпилианца, от вудуна, брамайни, от сонма проклятых чертей к Диего с Карни тянулись шипящие шнуры, соединяя людей в двойную пентаграмму, в единое целое, в филиал пекла на земле. Сейчас земля разверзнется, сказал себе Пераль. Раскроется пересохшим ртом, не выдержав чудовищного надругательства. Сейчас бездна поглотит и бесов, и их жертвы.

Он ошибся: разверзлась не земля.

Разверзлось небо.

Контрапункт

Из пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»

Федерико:

Любить – трудней, чем не любить!

Кончита:

Но отчего же?

Федерико:

Сила чувстваЖизнь возвышает до искусства.Бездарным слыть, бездарным бытьСтрашней всего в любовной сцене –Нас за неутомимость ценят,А надо за талант ценить!

Кончита:

Сеньор, я вижу, с острым перцем,Таким вы мне являлись в снах…

Федерико:

Талант, дитя, трепещет в сердце!

Кончита:

А если все-таки в штанах?

Часть вторая

Хиззац

Глава пятая

Беженец

I

– Имя?

– Диего.

– Фамилия?

– Пераль.

– Отчество?

– Простите?

– Как звали вашего отца?

– Дон Луис.

– Записывать отчество или не надо? Многие любят с отчеством. Которые с Сеченя, те просто требуют. Вчера один устроил скандал…

– Спасибо, не надо.

– Как хотите. Гражданство?

– Эскалона.

– Такой

планеты нет в каталоге.

– Простите, оговорился. Террафима.

Кабинет был из казенных. Стены до половины выкрашены дешевой «зеленкой». Выше – «мокрая» штукатурка, похожая на дюны у северного моря. Двухтумбовый стол, стулья из ротанга с высокими спинками. Рабочая сфера, закрытая для посетителя. В углу, над стеллажом с папками – портрет его высочества Пур Талелы XVIII. Топорща жидкие усики, принц без интереса смотрел на Диего. Маэстро уже знал историю про балбеса-туриста, который в баре испортил одно из вездесущих изображений принца, дорисовав его высочеству пышные усищи и бороду помелом. Балбеса арестовали. Ему светило пожизненное заключение за оскорбление царствующей особы. Спас туриста острый язык. Когда принц, лично явившись на заседание суда, спросил: «Зачем вы это сделали?» – протрезвевший балбес мигом ответил: «Для красоты, государь!» Пур Талела, втайне страдавший от чахлой растительности на лице, расцвел, облобызал подсудимого и тут же произвел героя дня в рыцарское достоинство.

– Причина?

– Что?

– Причина, по которой вы оставили Террафиму?

– Политическая обстановка. Угроза моей жизни.

Ответ Диего подготовил заранее. При необходимости он готов был развить тему, обрисовав мятеж и себя в нем – благонамеренного горожанина, подвергшегося насилию. Они с Карни готовились заранее, разработав историю в подробностях. Увы или к счастью, инспекторша не заинтересовалась деталями.

– Возбуждены ли против вас уголовные дела за совершение преступления на территории Хиззаца?

– Нет.

– Было ли вам ранее отказано в признании беженцем?

– Нет.

– Наличествует ли у вас гражданство третьей планеты, защитой которого вы можете воспользоваться?

– Нет.

– Состоите ли вы в в браке с гражданкой Хиззаца?

– Нет.

– Херня, дружок.

– Что? – оторопел Диего.

Он все время боялся, что его знание унилингвы недостаточно. Брякнешь что-нибудь, и сядешь пожизненно. И никакая борода для красоты не спасет.

– Я про свои вопросы, – сказала инспекторша. Ее ярко-красные губы сложились в приветливую улыбку людоедки. – И про твои ответы, по большому счету. Будь спокоен, чеши яйца. У нас всем дают статус беженца. Всем без исключения. И тебе дадут, не сомневайся.

Диего наклонился вперед:

– А зачем тогда спрашивать?

– Как зачем? – удивилась инспекторша. – Мне за это деньги платят. Кто ж станет платить деньги ни за что?

На Хиззаце, как успел заметить маэстро, женщины делились на страшно красивых и просто страшных. Эта была из вторых, но считала себя первой. Завернутая в прорву шелка – алого, лазурного и желтого – инспекторша колыхалась, словно желейный пудинг. Некоторым нравится, подумал Диего. Мигель, тот вообще не признавал шлюх весом меньше шестимесячного теленка.

– Когда мне прийти за удостоверением?

Инспекторша облизнулась:

– Вечером. После шести.

– Рабочий день, – осторожно напомнил Диего. Ему казалось, что он спит и видит сон: кошмар или праздник, не разберешь. – У вас на входе табличка. Там написано: «Рабочий день с десяти утра до шести вечера».

Он помолчал и добавил, сам не зная зачем:

– Ноль-ноль.

– Это в спорте «ноль-ноль», – инспекторша колыхнула грудью. Шелк плеснул искрами, заволновался. – Когда ничья. А рабочий день, он до восемнадцати. Тут ты прав, дружок. Приходи в семь, я успею принять душ. Заодно и корочку свою заберешь.