Клинок без ржавчины
Шрифт:
— И вот дожили… Новый дом… Нашла наконец наша семейная лампа свой высокий потолок, — сказала женщина.
Она расстелила скатерть, достала из стенного шкафа зеленоватые стопки и графин с водкой, но Чохели прикрыл дверцу шкафа и взял женщину за руку.
— Мы торопимся, хозяйка.
— Хоть рюмку выпейте, благословите наш дом, — сказала женщина.
— Одной рюмочкой думаешь отделаться от нас, хозяюшка? Мы вечером зайдем, когда ваш студент приедет.
— Зачем ты обманул женщину, — сказал Раинаули, когда они вышли на улицу. — Ты же не придешь.
— Непременно приду. И знаешь, Тадиа, никуда я из Шираки не уеду! Гнать
Он немного помолчал и вдруг рассмеялся так молодо и радостно, как давно уже не смеялся.
— Нашла все-таки лампа свой высокий потолок. Нашла!
Симон Чохели попросил второго секретаря Гурама Глонти продолжать заседание бюро — на повестке дня стоял еще один нерешенный вопрос, — а сам поехал в Нариани. Там сегодня новые комбайны выйдут на ночную уборку хлеба.
В машине Симон достал из кармана пыльника холодные котлеты и хлеб, завернутые в пергаментную бумагу. Поставив машину у обочины, Симон и шофер Нодар наскоро перекусили и помчались дальше.
Солнце садилось, когда вездеходик проскочил под деревянной ярко раскрашенной аркой. Ее поставили тут, у въезда в Калотубани, в прошлом году, когда встречали колхозников из Подмосковья.
Чохели и на этот раз не изменил своей привычке. За аркой он остановил машину и пошел по калотубанским улицам пешком. Он любил эту степную деревню, и даже самое дурное настроение сразу покидало его, когда он приезжал в Калотубани.
Улица привела Симона на небольшую площадь. Он обвел взглядом новое здание правления колхоза, клуб, среднюю школу. За школьным садом виднелся белый домик лаборатории по проверке семян.
Не только каждому новому дому и каждому метру асфальта на улице радовался Чохели — он целый день чувствовал себя счастливым, увидев у калотубанской почты большую застекленную витрину со столичными газетами. А как Симон смеялся, когда ему рассказали, какой подвиг совершил почти столетний дед Мамука Варамашвили. В Калотубани никогда не было питьевой воды, ее возили на вьючных осликах и арбах за четыре километра с реки Алазани. Летом вода была мутная, теплая, нездоровая. Недавно в деревню провели водопровод с далекого горного источника. На площади поставили первую водоразборную колонку. В минувшую субботу дети испортили кран — вода потекла на землю. Увидев это, старый Мамука поспешил к колонке и зажал кран ладонью. Говорили ему: «Дедушка, не трудись понапрасну, воды у нас теперь много, пусть освежит землю». А он даже рассердился: «Это все равно, говорит, что видеть, как льется кровь у раненого человека, и не помочь ему».
Так и удерживал воду более часа, пока не нашли слесаря.
Чохели вышел на западную околицу Калотубани, где его, как всегда, поджидала машина.
Неслышно подкрался темный душный ширакский вечер. На какое-то время степь притихла, даже неугомонные кузнечики дали отдых своим трещоткам. Сильнее запахло остывающей землей — так всегда бывает здесь после захода солнца, когда день сразу, без сумерек, сменяется ночью.
На пригорке у самой дороги светился всеми окнами новый дом. В него, видимо, только-только вселились. Во дворе еще стоял старый пузатый комод, около него хлопотали двое молодых парней в армейских гимнастерках, но что-то у них не ладилось, из комода вываливались ящики, и один из парней сердито крикнул:
— Где ты, Ламара, давай помоги!
В окне показалась молодая женщина. Чохели не слышал, что она ответила парням, но женщина махнула рукой,
«Что может быть красивее в жизни, чем обрадованный человек», — подумал Чохели.
— Куда теперь? — спросил Нодар.
— Заедем на часок в Калотубани. Мы у них сегодня комбайны забрали. Наверно, злы на нас, как черти.
— Огонь на себя, значит, товарищ майор! — усмехнулся Нодар.
— Приходится иногда… Должность такая, — сказал Чохели, усаживаясь в машину.
— Здравствуй, Манучар! Ты что сегодня, за хозяина? — сказал Чохели, пожимая Угрехелидзе руку.
— Какие мы хозяева, Симон, — сразу набросился на секретаря райкома Манучар Угрехелидзе. — Хозяева! — повторил он и показал рукой на темный угол позади большого, похожего на бильярд письменного стола председателя. — Видишь, угол паутиной зарос. А когда-то здесь два переходящих знамени стояли… Теперь посмотри на Доску почета — половину карточек поснимали. Один не угодил Кривому Мито, другой на заработки в «Грузнефть» подался, третий вениками на базаре торгует. И я тоже хорош — слышал, наверное, бригаду бросил, липу свою срубил. Для чего, думаешь, я с такой красотой расстался? Моей липой вся деревня любовалась. Кривой Мито довел, вот что! Поверишь, когда я свой дворик начал пахать, муторно мне стало. Показалось, что я к дедовской сохе вернулся. А я уже без колхоза не могу, Симон…
— Да кто тебя гонит?
— Гнилая доска гвоздя не удержит. Ничего у нас с этим председателем не выйдет. Писали мы тебе, просили разобраться. А ты наш колхоз за десятки километров объезжаешь. Понимаю, не мил он твоему сердцу. Но разве имеет право секретарь райкома делить колхозы на любимые и нелюбимые?
— Сдаюсь, — сказал Симон, — есть за мной такой грешок. Ну что ж, давай будем разбираться.
— Я уже разобрался, Симон! Помоги мне, будь человеком!
— Говори, — сказал Чохели. Он вдруг увидел, как изменился за последнее время этот крепкий, прямо-таки двужильный человек. И лицо у него осунулось, и плечи опустились. Что с ним? Так можно прозевать хорошего человека.
— Задумал я перейти к нарианцам. Тебе первому говорю об этом.
— И больше никому не говори, — быстро сказал Чохели. — Осудят тебя люди. Скажут, сбежал Манучар Угрехелидзе, бросил товарищей в трудный час.
— Я от трудностей не бегу, товарищ секретарь.
— И не убежишь, — вдруг рассмеялся Чохели.
Манучар угрюмо посмотрел на секретаря. Этот смех ему очень не понравился.
— С чего ты так развеселился, Симон? — резко спросил Манучар.
— Виноват. Да вот сам посуди. Ты бежать задумал, а у твоих товарищей другая задумка. Приходили они в райком, секретничали со мной. А я, так и быть, открою тебе этот секрет. «Манучара Угрехелидзе председателем хотим», — заявили они.
— Меня? Председателем? — растерялся Манучар.
— Тебя. И, по-моему, они не ошибаются. Я так им и сказал: если позовете меня на ваше собрание, я без колебания поддержу кандидатуру Манучара Угрехелидзе.
— А что я липу срубил, они забыли? — вырвалось у Манучара.
— Эх, милый человек… Мы в своей жизни чего только не рубили — лес гудел и щепки летели…
Мимо распахнутого окна промчались тяжело груженные автомашины — в комнату проник запах зерна, еще напоенного жаром степного солнца.