Клинок инквизиции
Шрифт:
Сегодня наемники наконец схватили ближнего, и Сенкевич очень надеялся, что тот не из фанатиков. В любом другом случае дыба, кнут и раскаленные пруты отлично развязывали язык.
Клаус с наемником связали воину Христа руки, подтянули на дыбе – рыжий застонал, ощутив, как выворачиваются плечи.
– Как тебя зовут?
Вместо ответа рыжий выкрикнул ругательство.
– Упорный… – Сенкевич кивнул Клаусу. Тот подтянул веревку, выламывая плечи парня еще сильнее. – Так как тебя зовут?
– Гоззо, – выплюнул рыжий.
– Хорошее имя, – доброжелательно
– Будь ты проклят!
– Не волнуйся. Мы уже прокляты, – захохотал Клаус. – Как и ты, и весь этот городишко, чтоб он сдох.
– Так давно? – Кивок, веревка натянулась еще сильнее. Гоззо закачался под потолком.
– Год почти, – прохрипел он.
Не фанатик…
– Отлично, – одобрил Сенкевич. – Так мы, пожалуй, обойдемся без кнута и огня, не правда ли?
Для наглядности Клаус продемонстрировал железный прут и сунул его в очаг.
– Не надо, все скажу, – взвыл парень.
Оставалось только удивляться, как те, кто каждый день отправляет на муки десятки людей, становятся чувствительны, когда дело доходит до их собственной боли.
– Расскажи мне об инквизиторах, – мягко попросил Сенкевич. – Какие они?
– Мы их плохо знаем, – торопливо заговорил рыжий, не сводя испуганных желтых глаз с прута, который начал раскаляться в огне. – Нас к ним почти не допускают.
– Но ведь ты же видел их? Скажи, что думаешь.
Конечно, основные сведения и характеристики Шпренгера с Инститорисом у Сенкевича имелись, важно было сравнить их со словами Гоззо, чтобы понять, лжет тот или нет.
– Брат Яков строгий, суровый. – Рыжий старался быть убедительным. – Его все боятся. Для него важна только борьба со злом, господин, он, бывает, не доест, не доспит – все колдунов вылавливает. Но он никогда никого не наказывает зря и не пытает. Старается разобраться, где колдовство, а где, может, ошибка какая…
– Ладно. А второй?
– Брат Генрих. – Парень замялся.
Чтобы поторопить его, Сенкевич спросил:
– Клаус, как там прут?
– Не надо прута! – заорал Гоззо. – Брата Генриха никто не любит, господин, и все боятся, еще сильнее, чем брата Якова. Он другой. Если что не по нему или невзлюбит кого – непременно со свету сживет. Нравится ему людей мучить, особенно молодых девок. Так и капает слюной, когда смотрит.
– Достаточно.
Парень не врал. Все так, как записано в досье. Шпренгер – неподкупный фанатик, Инститорис – подонок и садист. Только это еще ни о чем не говорит.
– Может, ты что странное за ними замечал? – Сенкевич едва не рассмеялся собственному вопросу: парочка фанатик и садист – это, конечно, само по себе не странно, абсолютно нормальное явление. – Может, кто из них любит по ночам прогуливаться?..
Такого ответа он не ожидал:
– Так оба любят, – сказал рыжий. – Мы часто видели. И брат Якоб куда-то ночью ходит, и брат Генрих.
– Вместе?
– Нет, всегда порознь.
Допрос длился еще долго, и Сенкевич оказался прав: прут не понадобился. Гоззо
Выслушав, Сенкевич отдал приказ убрать Гоззо. Немного подумав, решил начать расследование с главных персон. Рыба гниет с головы.
Ночь была темной, беззвездной и холодной. Сенкевич с Клаусом пробирались по закоулкам, из-за опасения попасться страже шли без факелов и светильников.
– Вот дались тебе эти святоши, Гроссмейстер, – ворчал демонолог. – Ну следили за ними твои люди, и дальше бы следили. Зачем самому-то ноги бить?
– Так надо, – коротко бросил Сенкевич.
Он сам хотел застать процесс превращения в вервольфа и убить подлую тварь. Расправиться собственными руками, отплатить за смерть Розы. Не прошло и двух суток со времени допроса ближнего, как ему донесли: Шпренгер ночью вышел из ратуши в сопровождении своего бессменного телохранителя брата Адольфа.
– Эх, бесов не послать за ними присматривать, чтоб они сдохли, – сокрушался Клаус. – Не смогут, и правда издохнут. Вервольф-то под высоким покровительством…
– Так и так не вышло бы, – утешил его Сенкевич. – Шпренгер, насколько мне известно, сильный экзорцист.
– Там он, Гроссмейстер. – Из темного закоулка выступил человек, один из тех, кто «пас» Шпренгера. – В сторону кладбища пошел.
Сенкевич с Клаусом, хоть толком и не видели друг друга, переглянулись в темноте. Это было уже интересно.
Холодный ветер плакальщиком выл над могилами, осыпал их сухими, невесомыми, скрученными в коконы листьями. Смутно – на черноте еще более глубокой чернотой – виднелась возвышавшаяся над кладбищем часовня.
Стараясь ступать тихо и не запинаться о старые, вылезшие из земли плиты, Сенкевич с Клаусом пробирались между захоронений. Алхимик, обладавший острым зрением, толкнул Сенкевича в бок, шепотом произнес:
– Там, на крыльце…
У входа неподвижной глыбой застыл Адольф – личный охранник Шпренгера. Сенкевич потянул Клауса назад:
– В обход пойдем. К окну…
То ли городские власти не выделяли денег, то ли церковники, но часовня была неухоженная – в разноцветных витражных окнах зияли дыры. Сенкевич потянулся к окну – слишком высоко. Приказал:
– Подсади.
Вскарабкавшись на широкую спину кряхтящего демонолога, он осторожно заглянул внутрь.
Крохотный огонек единственной свечи колыхался под сквозняком, не мог прогнать мрак, отбрасывал лишь беспомощный круг бледного света. В нем на полу распростерся Шпренгер – ничком, уткнувшись лицом в каменные плиты, раскинув руки в стороны крестом.