Клинок предателя
Шрифт:
«Я с тобой». Впервые в жизни кто–то хотел последовать за мной, и это сказал король. Я размышлял о его словах и о том, что же мне делать дальше; что–то даже ответил ему, но не помню, что именно, потому что в этот миг мне в спину вонзилась стрела.
Я очнулся от непривычного звука и сперва подумал, что это шьет моя матушка. Обычно она штопала крепкой большой иглой и суровой ниткой: игла мягко протыкала ткань, и тут же следом шелестела нить. Меня захватили воспоминания, но даже сквозь туман в голове я понял, что матушка моя несколько
— Можешь открыть глаза, — послышался женский голос. Я послушался и увидел пожилую женщину, сидевшую у моей постели; она вышивала золотом по синему.
— Я вас уже и раньше видел, — сказал я.
Она кивнула, не отрываясь от работы.
— В домике у Южной дороги. Мы… закопали голову в вашем саду…
Она хмыкнула.
— Лучше не вспоминать об этом.
Я огляделся. Комната походила на ту, в которой я пытался убить короля. Вернее, это была именно та самая комната.
— Я в его комнате, — удивленно сообщил я старухе.
— Слуги сказали, что он не позволил переносить тебя. Боялся, что ты не выживешь с такими ранами.
— Арбалетный болт. Попал мне в спину, — глупо сказал я.
— Болт? Святые угодники, сынок, когда тебя нашли, в тебе была по крайней мере дюжина кровоточащих загнивших ран. Думаю, ты выжил лишь для того, чтобы все узнали, с каким богом ты заключил сделку.
Со Смертью. Любовь покинула меня, поэтому я заключил сделку со Смертью.
— Ты портниха? — спросил я.
Она наморщила нос.
— Портнихами называют тех, кто делает платье, сынок. Я — Швея. Последняя настоящая Швея.
Я подумал, что невежливо будет, если я скажу, что в каждом городе мира есть как минимум дюжина швей.
— Пусть будет швея. А что ты здесь делаешь? — спросил я.
Она даже не взглянула на меня.
— Хорошая Швея знает, куда ведет нить. После того как ты ушел, я долго думала и решила, что мое искусство может понадобиться здесь.
— Неужели у короля нет своих швей?
Она поглядела на меня как на идиота. Что весьма справедливо, как я полагаю.
— Я же сказала тебе, сынок: кроме меня, Швей не осталось. К тому же никто больше не знает, как сделать то, над чем я тружусь.
— И что это?
Кто–то постучал в дверь; я подумал, что старуха ответит, но она продолжила работу. Спустя миг стук повторился.
— Это твоя опочивальня, — крикнула старуха. — Какого еще разрешения ты, черт возьми, ждешь?
Дверь открылась, и в комнату вошел тот самый хлюпик — король, как я понял.
— Ах, если бы все мои подданные проявляли ко мне такое же почтение, — весело сказал он. — Большинство их тех, кого я встречал, мечтают меня убить.
Он умылся и принял ванну и теперь казался больше похожим на короля. Похоже, его даже слегка откормили. От этой мысли я окончательно проснулся.
— Сколько я пролежал без сознания? — спросил я.
— Ты находился между жизнью и смертью двенадцать дней, — ответил король.
— Двенадцать дней? Как же так?
Он кашлянул, подошел и сел на край постели: я был поражен его неучтивостью, но вовремя вспомнил,
— Ты находился в объятиях Смерти, помнишь? Только святые знают, сколько дней ты провел без сна и еды.
Разговор начал меня раздражать, и я понял, что с головой у меня еще до сих пор не всё в порядке.
— Почему же я не умер от голода, если был без сознания целых двенадцать дней?
— Лучше не спрашивай, — предупредила Швея. — Отвратительное зрелище. Палки и трубки из ткани.
Король пропустил ее слова мимо ушей.
— Не беспокойся, мой странный друг. О тебе заботились как нельзя лучше.
Швея хмыкнула, но король продолжил:
— Я сам ухаживал за тобой с помощью королевских лекарей. Трудно в такое поверить.
— Ты ухаживал за мной? Мыл раны и менял простыни?
— И подтирал задницу, — веско добавила Швея.
— Что ж, — сказал король. — Это лишь справедливо. В конце концов, мой человек выстрелил тебе в спину, так что все по–честному. Знаешь ли, в мире должна царить справедливость.
В мире должна царить справедливость. Я расхохотался, думая обо всем, что произошло, всё смеялся и смеялся, а затем вдруг смех превратился во что–то другое: я принялся всхлипывать, из глаз хлынули слезы — клянусь, я бы мог утонуть в них, потому что никак не мог остановиться.
Король шепнул что–то на ухо Швее, она встала и вышла из комнаты, а он сделал нечто очень странное. Наклонился и взял меня обеими руками за голову, как поступала Алина, когда хотела, чтобы я ее выслушал, — как она сделала в тот день.
Король произнес:
— Мудрец сказал бы тебе, что ее уже нет, друг мой, что ты должен ее отпустить, потому что ее уже не вернуть. Но я не мудрец — по крайней мере, еще им не стал. Поэтому обещаю, что верну ее; клянусь тебе, мой друг, что однажды король найдет способ повлиять на богов и святых и вернет ее тебе. Говорят, что люди умирают в одиночку, но я нарушу этот закон, если потребуется. — Он отпустил мою голову и уронил руки. Закашлялся, утерся. — Но это случится не сегодня. Сегодня мне нужна твоя помощь. Я должен изменить мир, потому что в таком виде он долго не просуществует. Я смогу это сделать, глубоко в сердце убежден, что смогу, только мне нужны такие люди, как ты. Мне нужны те, кто сможет пройти двадцать дней и ночей через любой ад, чтобы драться за справедливость, как ты. Не только ради себя, но ради других. — Его слова повисли в тишине, а потом он добавил: — Однажды я приведу тебя к твоей жене, но сегодня должен принести своему народу справедливость.
Он откинулся назад, сгорбленный, слабый, тощий человек, которого я чуть не убил. Я больше не плакал, хотя знал, что слезы еще не иссякли. Этот мелкий король безумен, так же как и я, но ничего другого нам не осталось. Я знал, что он говорит правду. Даже богам, какими бы никчемными и слабыми они ни были, скоро надоест терпеть мир, которым правят король Греггор и герцог Йеред.
— Я не готов, — сказал я.
— Тебе придется. Пора начинать.
Я едва не захлебнулся собственной слюной. Как ответить, когда у тебя отобрали последнее?