Клинок трех царств
Шрифт:
– Не думаю, чтобы кто на вас с дубьем кинулся, – с сомнением ответил Торлейв. – Вспоминают вас, немцев, это да. Но это не мне решать. Это нужно…
Он еще раз огляделся, уже с новым чувством, зная, кого ищет.
– Будь так добр, амикус меус, чтобы пойти к королеве Хелене и склонить ее благосклонно принять нас. Мы не оставим без подарков и ее, и ее сына, и, разумеется, тебя, ради твоей дружбы. Господин наш Оттон больше прежнего желает дружбы и мира с ругами и снабдил нас в достатке… доводами, чтобы подкрепить их. У нас очень, очень важные вести для королевы Хелены, клянусь санкти [24] Вальпурга фон Айхштетт!
24
Святая (лат.)
–
– Благодарю тебя! – с облегчением ответил Хельмо. – Гратиас тиби аго! [25] И Део гратис [26] , что послал мне такого верного друга в этой далекой и опасной для христиан стране!
25
Благодарю тебя! (лат.)
26
Благодаренье Богу. (лат.)
Глава 4
Слово свое Торлейв сдержал и назавтра еще до полудня отправился к старшей княгине. Однако, увидев его у себя в избе, Эльга ахнула и прижала руку ко рту. Опрятной чистой одежде племянника явно противоречило разбитое лицо.
Поклонившись, Торлейв выпрямился, и Эльге бросилась в глаза кровавая ссадина через бровь, едва засохшая, такая же ссадина на переносице, возле другого глаза багровый синяк, не считая мелких ссадин. По несколько неловким, осторожным движениям было видно, что под одеждой кроются ушибы. Разбитые костяшки пальцев говорили сами за себя.
Сидевший здесь же Мстислав Свенельдич негромко, выразительно просвистел.
– О Пантократиос Теос! [27] – Эльга подалась вперед. – Тови, что с тобой?
Торлейв слегка поморщился, насколько позволяла разбитая бровь:
– Безделица. Не о чем говорить.
– Это они вчера на ночь глядя с парнями порезвились, – сказал Мистина. – Я сам уже ушел, мне Велько рассказал. Он тоже расписной пришел, но не настолько.
– С какими парнями?
– А с Игморовой братией. – Торлейв взглянул Мистине в глаза, без слов обращая к нему просьбу держать свою осведомленность при себе.
27
Боже Всемогущий! (греч.)
– Для этого была причина? – Эльга опять посмотрела на Торлейва, нахмурившись, смарагдовые ее глаза сердито сверкнули.
Что приближенные Святослава не любят ее собственных ближиков и между ними порой случаются мелкие и крупные стычки, для Эльги новостью не было. Но при виде разбитого лица Торлейва в ней загорелся материнский гнев и жажда наказать обидчиков.
– Нет, госпожа. Одна удаль молодецкая. Но я пришел тебе сказать о деле поважнее. Хорошо, что ты тоже здесь, Свенельдич.
…И правда, причины никакой не было. Попрощавшись со Станимиром и его немецким гостем, Торлейв, все еще в удивлении от этой нежданной встречи, вспомнил, зачем все собрались на луг, и направился к девичьему кругу. Когда вода в ведрах кончилась, а девушки обсохли у костров и отдышались, Витляна завела новый хоровод. Это было важной частью начала лета, и здесь требовалось
– Я посею белый лен, – запела Витляна.
– Ой, дид-ладо, тонкий лен! – подхватили прочие.
И тонок, и волокнист,Ой, дид-ладо, волокнист!Уродился белый лен,Ой, дид-ладо, белый лен!И тонок, и волокнист,Стал лен зеленети,Ой, дид-ладо, зеленети!Стал лен созревати,А я молодешенькаНачала горевати:С кем лен мне брати?Девушки по очереди отвечали ей за свекра, за свекровь, за суженого, и все помогали работать. То, что правильно сделано на Темном Свете, обернется удачей и в белом свете, и Витляна сейчас делала работу богини, дарящей земным полям хороший урожай, женским рукам – удачную работу на весь год, а самим себе – хорошее замужество.
Правена к тому времени вернулась в круг. С самого утра радость бурлила в ней, серые глаза Торлейва стояли перед взором – взгляд пристальный и тем самым обещающий… что? Она ему не ровня, и не будет его мать ее сватать, как тем летом сватала у княгини Малушу, – об этом Правена прекрасно знала. Но так далеко заглядывать не хотелось. Она уносилась мыслями в темноту рощи, воображая, как он обнимет ее, и сердце замирало. А что потом? Да как будто ничего… там видно будет. Венец устремлений юной девы – подтверждение любви того, кто запал в сердце, от чего взгляда пробирает сладкая дрожь. А то, что бывает потом – бывает уже не с девой.
И вдруг какие-то люди… Станимир-боярин какого-то лешего притащил! Вот надо им непременно о делах говорить, и непременно с Торлейвом! Шли бы к Свенельдичам, к Вуефасту, к Острогляду, к Асмунду – мало ли в Киеве бояр и старцев! Пусть целый год проговорят, но вечер Зеленого Ярилы для другого! И хотя Торлейв держал ее за руки, Правена чувствовала: Станимир и незнакомец рядом с ним для него важнее, чем она.
Вся ее радость от плясок улетучилась, она с трудом подавляла уныние. Но вот, в очередной раз оглянувшись, Правена заметила в толпе знакомую светловолосую голову, и от сердца отлегло. Он отделался от Станимира и вернулся!
Но тут же рядом с Торлейвом возник Унегость. Младший сын воеводы Вуефаста имел от роду лет восемнадцать-девятнадцать. Продолговатое лицо, очень высокий лоб, полускрытый рыжевато-русыми кудрями, и чуть раздвоенный подбородок он получил от отца-варяга; большие карие глаза, черные длинные брови, почти сросшиеся над крупным носом, – от мужской родни матери, знатного киевского рода Угоровичей. Он видел, что расписное яйцо Правена никому еще не вручила, и не терял надежды им завладеть. Стараясь не упустить ее из виду, он передвинулся и загородил от Торлейва вереницу дев.
– Гостята, – вежливо сказал Торлейв. – Отойди, не засти.
Спокойная уверенность в его голосе означала: нечего тебе здесь высматривать. Унегость был уже почти сговорен, и вовсе не с Правеной.
– Так отодвинь! – дерзко и с досадой ответил тот, оглянувшись.
Без лишних слов Торлейв схватил Унегостя за ворот и пояс и, чуть отступив в сторону, рванул его назад. Стоявший тут же Патрокл-Орлец как бы невзначай подставил ногу, и Унегость, широко взмахнув руками, опрокинулся на стоявших позади. Сшиб кого-то, но ему живо помогли утвердиться на ногах и с веселым свистом толкнули вперед, обратно на противника.