Клочья тьмы на игле времени
Шрифт:
– Спокоен ли твой дух?
– спросил жрец.
– Нет.
– Этого вопроса Орфей боялся больше всего. Но он знал, что не сумеет скрыть правду, и ответил без колебаний: - Нет. Мой дух в смятении. И только вода из источника мудрости погасит снедающий меня огонь.
– Ищешь ли ты мудрости ради нее самой?
– Нет. Я ищу власти, которую дает знание Книги Мертвых.
– Зачем тебе эта власть?
– Я хочу вернуть к жизни женщину, которую люблю.
– А знаешь ли ты, что князь Гестатеф, когда прочел «чистую и святую главу Книги, написанную Голубым на алебастровой плитке, не приближался более ни к одной женщине и не ел более мяса животных и
– Да.
– Тогда готов ли ты к тому, что знание убьет желание?
– Готов.
– Во имя того, чье дыхание наполняет мир зримый и незримый, иди за мной.
Орфей тяжело и медленно выдохнул воздух. Напряжение схлынуло. Он вытер пот со лба и пошел вслед за иерофантом.
Они проходили через многочисленные портики и внутренние дворы, через аллею, высеченную в скале и открытую сверху, окаймленную обелисками и сфинксами.
Тусклый световой глянец лежал на исполинских ногах богов и богинь, лица которых едва угадывались в глубокой тени. Все же Орфей различил и бога Луны Хонсу с серпом на лбу, и Мут - богиню войны и неба, и Гора с птичьей головой, и бога-творца Хнума с головой барана, и шакала Анубиса.
Аллея кончилась у небольшого храма, служившего входом в тайные подземные святилища. Дверь, ведущая к ним, скрывалась огромной статуей Изиды. Лицо ее было закрыто, а у подножия холодным огнем светилась надпись: «Ни единый смертный не поднимал моего покрывала».
Сердце Орфея сжала какая-то томительная тоска, тревожное и сладкое предчувствие грядущих перемен, которые сделают невозможным возврат к прежней жизни. Навсегда.
Иерофант остановился у статуи и коснулся пальцами двух колонн: из розового родонита и черного базальта.
– Здесь дверь в наши тайные святилища, - сказал он, поворачиваясь к Орфею.
– Взгляни на эти колонны. Красная символизирует восхождение духа к сиянию Озириса; темная означает пленение его в материи: падение, которое может закончиться полным уничтожением. Здесь начало нашего учения, алтарь, на который приносят жизнь. Безумие и смерть встречают здесь порочных и слабых духом, вечная жизнь, озаренная светом Озириса, ожидает за этой дверью сильных и праведных. Много легкомысленных юношей вошло сюда, чтобы не вернуться назад. Это бездна, перейти которую дано лишь избранным. Подумай еще раз, прежде чем ступить за магический круг. И если твое мужество несовершенно, откажись от своего желания. Ибо после того, как эта дверь закроется за тобой, отступление уже невозможно.
Это была традиционная формула, и Орфей спокойно и твердо сказал иерофанту, что его решение остается неизменным.
Жрец молча наклонил голову и магическим жестом запечатал уста Орфея. С этой минуты он не должен был ни с кем говорить. Потом жрец отвел его во внешний двор и передал служителям храма, с которыми Орфею предстояло провести неделю покаяния.
Молча и смиренно Орфей выполнял самые тяжелые работы, слушал гимны, участвовал в вечерних шествиях, производил омовения. Его золотистые кудри были срезаны бронзовой бритвой, и он уже мало чем отличался от младших жрецов и учеников.
Возвращаясь в свою келью, он каждый вечер находил на каменном полу охапку сухой травы, ячменную лепешку и кувшин с водой. Он зарывался лицом в сено, вдыхал его аромат, и ему представлялась овеваемая ветрами Эллада, пахнущая укропом, полынью, мятой и лавром.
Он слышал, как шумят дубовые рощи на склонах Кауканона, как многократно отражается эхо в скалах и замирает в базиликах храма Юпитера.
«…Привлеченный каким-то неясным предчувствием
Орфей застонал. В плошке с маслом еще теплился шаткий язычок пламени. Под сводами кельи шевелились тени. Тишина стояла такая, что Орфей явственно слышал удары собственного сердца. Или это стучал пульс у виска? Он отпил немного холодной воды из запотевшего кувшина и заставил себя заснуть…
Наконец настал вечер испытаний. Два младших жреца, или неокора, как называл их по-гречески Орфей, проводили его к двери тайного святилища. Они прошли через зал, скудно освещенный красноватыми огнями факелов.
В неверном, изменчивом свете лики богов казались живыми. Орфею почудилось даже, что бог воды Себек подмигнул ему красным глазом и раскрыл страшную пасть.
Из бокового придела показались белые фигуры. Это было ночное шествие жрецов. Они пели тайный мистический гимн, который опять наполнил душу Орфея тоской и сожалением о чем-то прекрасном и навеки утраченном, невыразимом на обычном языке слов.
Пение смолкло, и Орфей снова остался наедине со своими провожатыми. Они прошли по узкому проходу, в конце которого друг против друга стояли мумия и скелет. Между ними на белом, расписанном иероглифами алебастре стены чернело отверстие. Неокоры молча указали на него Орфею. Он нагнулся и вошел в коридор, передвигаться по которому можно было лишь на коленях.
– Ты еще можешь вернуться назад, - услышал он за спиной.
– Дверь святилища еще не заперта. Подумай.
Орфей не ответил. Он знал, что одно лишь сказанное им слово закроет перед ним путь к посвящению.
– Во имя того, кто все сотворил, - сказал один из неокоров и подал Орфею зажженную лампу.
Орфей пополз вперед, каждый раз вздрагивая от гула и лязга захлопывающихся позади него дверей. Но звуки постепенно становились все глуше. Наконец наступила тишина. Такая полная, какой не было даже в каменной келье.
Вдруг пламя в лампе качнулось. Глухой замогильный голос прорыдал:
– Здесь погибают безумцы, дерзновенно стремящиеся к власти и знанию.
Благодаря какому-то акустическому приспособлению эхо повторило эти слова через определенные промежутки семь раз.
Орфей медленно продвигался вперед. Коридор постепенно расширялся, все более и более круто спускаясь вниз. Наконец перед Орфеем разверзлась воронкообразная пропасть. Все дороги назад были отрезаны, и он с замиранием сердца шагнул к бездне. На самом краю провала он увидел висячую лестницу. Лег на пол. Нащупал ступеньки ногами и стал медленно спускаться. Когда его нога, не встретив ступеньки, повисла в пустоте, он впервые решился заглянуть вниз. Под ним чернел бездонный колодец. Крохотная лампа бросала бледные блики в вечную ночь.