Клодина в Париже

Колетт Сидони-Габриель

– «Где ночевать»! Люс, я просто преклоняюсь перед тобой… ты в сто раз хитрее своей сестры, да и меня тоже.

– Ох уж! Хитрее?.. Вовсе нет. Я вошла в дом. Я умирала с голоду. На мне была старая блузка Эме и школьная шляпка. И квартира там оказалась ещё прекраснее, чем эта, а слуга сухо так мне сказал: «Что вам угодно?» Мне было так стыдно, слёзы подступали. Я ответила: «Я хотела бы видеть своего дядю». Знаешь, что заявил мне этот негодяй? «Мой господин приказал не принимать никого из своих родных!» Убиться можно! Я повернулась, чтобы уйти, и тут столкнулась нос к носу с толстым господином, входившим в квартиру. Он сразу остановился. «Как вас зовут?» – «Люс». – «Вас ко мне прислала ваша матушка?» – «О нет! Я сама пришла. Сестра так ужасно со мной обращалась,

что я сбежала из Школы». – «Из школы? Сколько же тебе лет?» – спросил он, беря меня под руку и вводя в столовую. – «Через четыре месяца семнадцать». – «Семнадцать? Вот уж вам совсем не дашь этих лет, никак не дашь. Забавная история! Садитесь, дитя моё, и расскажите мне всё». Ну уж тут я ему всё выложила: и про нашу нищету и беды, и про Мадемуазель и Эме, и про чулки с дырками, и всё-всё. Он слушал, смотрел на меня своими выпученными голубыми глазами и всё придвигал ко мне поближе свой стул. К концу рассказа я почувствовала такую усталость, и я заплакала! И тут этот мужчина сажает меня к себе на колени, целует меня, гладит. «Бедная крошка! До чего огорчительно видеть, как страдает такая миленькая девчушка. Твоя сестра похожа на свою мать, знаешь, настоящая чума. А какие у нас красивые волосы! Глядя на эту косу, можно подумать, что ей четырнадцать лет, не больше». И вот уже он обхватывает меня за плечи, сжимает талию, бёдра и целует меня и при этом пыхтит, как тюлень. Мне было немного противно, но, понимаешь, не хотелось его сердить.

– Очень хорошо понимаю. Что же дальше? – Дальше… я не смогу тебе всё рассказать. – Не изображай из себя недотрогу! В Школе ты не была такой ханжой!

– Это совсем другое дело. Вначале он посадил меня обедать с собой, я умирала с голоду. Какие же там были вкусные вещи, Клодина! Уйма всякой вкуснятины и шампанское. После обеда я сама не знала, что говорю. Он был красный, как петух, но не растерялся. Он прямо предложил мне: «Дорогая моя Люс, я обещаю на неделю дать тебе пристанище, предупредить твою мать – так, чтобы она не тявкала, – а позднее позаботиться как следует о твоём будущем. Но при одном условии: ты будешь делать то, что я хочу. Мне кажется, ты вовсе не пренебрегаешь вкусными вещами и любишь удобства; я тоже. Если ты ещё нетронутая, тем лучше для тебя; тогда я буду очень мил с тобой. Если же ты уже путалась с парнями, ничего не поделаешь! У меня свои пристрастия, и я их придерживаюсь».

– А потом?

– А потом он привёл меня в свою спальню, очень красивую красную спальню.

– А потом? – нетерпеливо спросила я.

– А потом… я сама больше ничего не знаю, вот!

– Может, дать тебе подзатыльник, чтобы ты заговорила?

– Ну хорошо, – сказала Люс, кивнув головой, – не так уж это забавно, знаешь…

– Это и правда очень больно?

– Конечно! Я вопила благим матом, да ещё было жарко от его лица, прижатого к моему, а его волосатые ноги царапали меня… Он пыхтел, сопел! Я громко вопила, и он сказал задыхающимся голосом: «Если перестанешь кричать, я тебе завтра подарю золотые часы». И я постаралась не издавать больше ни звука. А после я до того перенервничала, что расплакалась. Он целовал мне руки и всё твердил: «Поклянись, что никто другой не будет с тобой; мне так повезло, так повезло!» Но мне-то это было не в радость!

– Ну и привереда же ты.

– Потом я невольно всё время думала об изнасиловании в Оссере, помнишь это, тот книготорговец в Оссере, Птитро, который изнасиловал свою служащую? Мы тогда читали об этом в «Монитёр дю Френуа» тайком и наизусть запоминали фразы. Как бы там ни было, эти воспоминания оказались довольно некстати.

– Хватит литературы, рассказывай, что было дальше.

– Дальше? Чёрт побери… На следующее утро я в себя прийти не могла, когда увидела рядом с собой в кровати этого толстяка. Он во сне выглядел таким уродливым! Но он никогда не был со мной очень уж злым, и бывают даже хорошие минуты…

Опущенные веки Люс скрывают от меня её лицемерный и покорный взгляд. Мне хочется расспросить её и в то же время неловко это делать. Удивлённая моим молчанием, она

поднимает на меня глаза.

– Продолжай, Люс, давай же!

– А, да… Семейство моё вначале меня разыскивало. Но дядя сразу же написал к нам домой. «Душечка моя, я просто-напросто предупредил твою мать, чтобы она оставила нас в покое, если хочет после моей смерти увидеть, как выглядят мои денежки. Ты же поступай, как захочешь. Я даю тебе двадцать пять луидоров в месяц, кормёжку и портниху; посылаешь ты им монету или не посылаешь, мне наплевать! А от меня они не получат ни гроша!»

– Значит… ты посылаешь домой деньги?

На личике Люс появляется дьявольская усмешка.

– Я? Да ты меня не знаешь! О, ля-ля, уж слишком много они мне зла причинили! Подыхать они все будут, подыхать, слышишь, но я не выпью ни рюмочки меньше! Они не упустили случая попросить у меня денег, и так мило, так любезно. Знаешь, что я им ответила? Я взяла лист белой бумаги, большой лист, и написала на нём: Д…о! Шик!

И она произнесла слово из шести букв: «Дерьмо».

Она вскакивает, танцует, на её хорошенькой розовой мордашке появляется свирепое выражение. Я не могу опомниться…

Неужели это она, та боязливая девочка, которую я знала в Школе, бедная сестрёнка, которую била фаворитка Эме, ласковая малютка Люс, вечно желавшая поцеловать меня в губы? Может, лучше мне уйти? Эта девушка с её дядюшкой для меня что-то уж чересчур современное. И то, что она дала бы им всем подохнуть, как она говорит!

– Ты и правда, Люс, дала бы им…

– О да, милая Клодина! И я ещё, – добавляет она смеясь, со злорадным видом, – если хочешь знать, уговариваю дядю, чтобы он обошёл их в своём завещании! Обхохочешься!

Действительно, обхохочешься.

– Значит, ты совершенно всем довольна?

Она перестаёт вальсировать и корчит гримаску.

– Совершенно, совершенно?.. Есть и шипы. С моим дядюшкой надо быть покорной! У него такая манера: чуть что, говорит мне: «Если не желаешь, между нами всё кончено!» – и заставляет меня поступать по-своему…

– Чего «не желаешь»?

– Да мало ли чего, множество всякой ерунды, – отвечает она, отмахиваясь от всего рукой. – Но он при этом даёт мне деньги, которые я прячу в шкафу под кипой сорочек, и главное – о, самое главное, – кормит меня конфетами, всякими пирожными, куропатками и прочим. И ещё того лучше, у нас шампанское к обеду.

– Каждый день? Да у тебя, дорогая моя, лицо станет в красных прожилках!

– Ты думаешь? Ну, посмотри на меня…

В самом деле, у кого ещё такой цветущий и свежий вид? Кожа у Люс как прочно окрашенная ткань: её не испачкает ни грязь, ни вода.

– Скажи-ка мне, любезная сударыня и подруга. Ты устраиваешь приёмы? Даёшь обеды?

Она хмурится.

– Это невозможно с таким старым ревнивцем! Он желает, чтобы я ни с кем не встречалась. Но, – она понижает голос и говорит с откровенной улыбкой, – но всё же как-то можно устроиться… Я виделась со своим дружком Каином Брюна – знаешь, с тем, про кого ты говорила, что он мой «ухажёр». Он учится в художественном училище, станет большим художником и напишет мой портрет. Если бы ты знала… – быстро щебечет она, точно птичка, – он старый, мой дядя, но ему приходят в голову совершенно дикие вещи. Иногда он заставляет меня становиться на четвереньки и бегать так по комнате. А он – ну просто чучело какое-то, – тряся огромным животом, бежит за мной, тоже на четвереньках, и набрасывается на меня с криком: «Я хищник!.. Спасайся! Я бык!»…

– Сколько ему лет?

– Он говорит, пятьдесят девять, но я думаю, чуть побольше.

У меня разболелась голова, я чувствую себя совершенно разбитой. Слишком уж грязная тварь эта Люс. Достаточно видеть, как она рассказывает обо всех этих ужасах! Стоя на одной ноге, протягивает хрупкие ладошки, тонкая талия перехвачена розовой лентой с бантом, лёгкие пушистые волосы стянуты на прозрачных висках – хорошенькая пансионерочка, да и только!

– Люс, раз уж ты так разговорилась, расскажи мне, что новенького в Монтиньи, прошу тебя! Никто мне оттуда ничего больше не сообщает. Как там дылда Анаис?