Клон
Шрифт:
Посмотреть на меня приходили часто, и всех пускали. Рассмотрев отмороженного русского, убедившись в полном его несоответствии с какими-то им одним известными приметами, жители уходили. Потом пришла ночь, и я уснул на войлочной подстилке, в углу. Мне не снилось снов, и было холодно.
Подвал
От «опорного пункта правопорядка» до дома на улице Шарипова всего-то метров двести. Я бы и сам нашел и дошел, но мне все же был придан сопровождающий.
У ворот меня принял сам бородатый хозяин и повел в дом.
Дома как такового я не видел. Дед сразу провел меня в маленькую боковую комнату, где уже стоял таз с водой и висело полотенце на спинке стула. Стул старый, с тонкой спинкой, красивый и весь в царапинах. Я умылся с дороги, и промелькнувшая девка в юбке и шароварах унесла таз. Мы присели за низкий столик на ковер. Я смутно понимал, что так не должно быть, что так не делает глава дома, что это против правил, но плавно плыл по воле волн, принесших меня сюда.
Дед — в брюках запростецких, крепких и старых, в пиджаке двубортном, от костюма. Под ним — черная рубашка без ворота. На ногах — толстые шерстяные носки. Волосы густые, черные с сединой. На вид лет шестьдесят пять.
— Как тебя звать, парень?
— Андрей.
— Сейчас покушаем.
— Хорошо.
— Конечно, хорошо. Кушать всегда хорошо.
Девка принесла кувшин, чашки. Потом кувшин поменьше и стеклянные стопки. Потом появилось блюдо вареной рыбы, миски с кашей, лапша в большой пиале и домашняя колбаса в толстой кишке. Соус чесночный.
— А говорят, что чеченцы не пьют вовсе. Только курят.
— А ты куришь?
— Нет.
— Совсем не куришь?
— Совсем.
— Я имею в виду и простой табак.
— Не курю я, дед.
— Вай. Какой хороший парень. Давай выпьем.
— Что это?
— Чача. Сам наливай, сколько хочешь.
И тогда я нарушил правила этикета. Налил себе не в рюмку, а в чашку примерно до половины.
— Валла… Не опьянеешь? Ты подумай.
— Перед смертью всего хочется много.
— Какая смерть?
— Та, что на миру. Вы же меня не выпустите отсюда?
— Кто тебе сказал?
— Сон видел.
— Ты хороший парень. Вижу, хороший.
— Трудно сказать.
— Я вот рюмку выпью. Мохса бери — квас. Грушевый.
— Попробую.
— Худар бери, — показал он на кашу, — чепалгаш.
Чепалгашем оказались тонкие лепешки. Я разломил одну. Внутри картофель. Вкусно. Чача — прелесть. А Стела, вынутая на время из головы моей, подобно файлу, сброшенному на дискету, и вовсе оказалась
— Гарзу бери. Лапша по-вашему. А то остынет. Стела готовила.
— Правда?
— А почему неправда? Хорошая девка. Только ленивая. Палка ей нужна. Заберешь ее с собой?
— А отдадите?
— Не знаю, — сказал дед и налил себе еще стопку. Чача эта оказалась какой-то мягкой. Никак не хотел приходить хмель, и я налил себе опять в чашку, но уже поменьше.
— Крепкий парень. Ну, за Стелу.
— За нее.
Мы выпили, и я принялся за рыбу. Сваренная с травами, не развалившаяся, плотная.
— Как это называется?
— Саза.
— Почти как у нас — сазан.
— А знаешь, как женщина?
— Нет.
— Зуда!
Мы оба рассмеялись. Потом я хлебнул кваску и стал хмелеть быстро и неотвратимо.
Потом старик задавал вопросы быстро, повторяясь, переспрашивая, а я отвечал.
— Зачем приехал сюда?
— За Стелой.
— Кто она тебе?
— Женщина.
— Ты знал ее?
— Я спал с ней. Она моя женщина.
— Где это было?
— В Грозном.
— Ты приехал из Грозного?
— Я приехал из Ленинграда.
— Вай. На парашюте попал сюда?
— Меня привезли.
— Кто тебя привез?
— Я еще выпью?
— Нет. Не сможешь говорить. А это нехорошо.
— Самую малость.
— Нет. Мохса пей.
— Чачи дай.
— Пей мохса.
— Я бы прилег.
— Еще рано. Кто тебя привез в Грозный?
— Ахмед.
— И сюда?
— Сюда Горбачев.
— Михаил Сергеевич?
— Он самый. Звать его так. А фамилии не знаю.
— Как узнал, что она тут?
— Генсек сказал.
— Кто?
— Михаил.
— А… Шутишь так. Ты журналист?
— Я журналист.
— Звать тебя как?
— Андрей Перов.
— Ты из ФСБ?
— Дед! Ты рехнулся.
— Откуда ты? Из ГРУ?
— Ты триллеров начитался? Я из Питера. Журналист. К бабе своей приехал. Да дай же водки!
— Не дам. Отдохнуть тебе пора.
Откуда ни возьмись, появился тот самый провожатый из ментовки и взял меня под локоть.
Я еще помнил, как в соседней комнате поднимают с пола ковер, открывают люк. И все. Сладкая дрема и сны транзитные о хорошем и чистом.
Очнулся я через неопределенное время в подвале, попробовал себя ощупать и обнаружил правую руку прикованной к трубе. Это был наручник. Так закончилась моя трапеза в доме дедушки Бадруддина. А разговора нашего не помнил вовсе. Знать, свойство чачи местной.