Клоунада
Шрифт:
Молодой англичанин кивнул, не переставая моргать.
— Да, конечно.
Неподалеку от них я обнаружил свободный стул. Схватил его, перевернул и сел. Взглянул на мисс Тернер. Она и бледная брюнетка внимали Розе Форсайт.
— Итак, — начала мисс Стайн, — вы прибыли в Париж в поисках ковбоев? Должна вас предупредить, что их тут у нас не слишком много. Зато есть апачи, и довольно колоритные, правда, боюсь, они совсем не похожи на тех апачей, с какими вы, должно быть, встречались. А вот от недостатка ковбоев мы страдаем, да еще как.
— Я расследую смерть Ричарда Форсайта, — сказал я ей.
— Правда? — удивилась она. — В самом деле? Ну, полагаю, это просто замечательно. Кто-нибудь непременно должен провести тщательное расследование смерти Ричарда Форсайта. Я никогда не верила, ни на одну секунду, что он покончил с собой.
Молодой англичанин наклонился вперед, поморгал, вежливо кашлянул и сказал:
— Простите.
Мисс Стайн повернулась к нему.
— Да?
— Кто такой Ричард Форсайт?
Пухлая рука мисс Стайн слегка приподнялась с коленей и небрежно отмахнулась.
— Издатель, — сказала она. — Рука снова примостилась на коленях, а мисс Стайн кивнула в ту сторону комнаты, где стояла Роза Форсайт в компании мисс Тернер и ее приятельницы. К трем женщинам подошел низенький бородач в модном костюме, и теперь он говорил, обращаясь к ним троим. У Розы был такой вид, будто она ждала, когда он наконец замолчит и даст поговорить ей. — Ее муж, — сказала мисс Стайн. — Муж Розы.
Она снова повернулась ко мне.
— Итак. Знаете, почему я так сказала? Что Ричард Форсайт не покончил с собой? Почему он не мог пойти на самоубийство?
— Нет, — признался я. — Почему же?
— Потому что, — заявила она, — он был трус.
— Трус?
— Вот именно, трус. — Она повернулась к англичанину. — Он был самый настоящий трус, — повторила она.
И снова повернулась ко мне.
— Самоубийство есть не что иное, как разновидность трусости. Когда жить становится страшнее, чем умереть. Но, видите ли, здесь-то и скрывается парадокс. Некоторым странным образом страх перед жизнью оборачивается мужеством, вывернутым наизнанку.
— Да. Эрнест Хемингуэй сказал примерно то же самое.
Мисс Стайн кивнула.
— Да, конечно. — Он слышал это от меня. Он все у меня перенимает. Он мой ученик, и очень способный. Читали его произведения?
— Нет.
— Многообещающие. А мои книги читали?
— Еще нет.
Гертруда снова засмеялась, отчего ее дородное тело затряслось.
— Пинкертон-дипломат. Никогда бы не подумала, что такое возможно. А вы, Десмонд?
Молодой человек наклонился вперед, поморгал, но не успел он открыть рот, как она сказала, обращаясь уже ко мне:
— Когда вы прочтете мои книги и сравните их с произведениями Хемингуэя, вы ясно поймете, в каком он передо мной долгу. Он способный ученик, я им очень довольна. Но мы говорили о Ричарде Форсайте. А вот Ричардом Форсайтом я всегда была недовольна. У нас были деловые отношения и, видите ли, он меня обвел вокруг
— Да, я слышал, у вас с ним были разногласия.
— У нас были взаимные разногласия. Я была права, а он нет. Он пытался украсть у меня книги.
— Я думал, он опубликовал часть ваших произведений.
— Опубликовал, он действительно издавал мои книги, а потом попытался их украсть. Не хотел мне отдавать мои экземпляры. Мы поспорили, и он выиграл. Издатели всегда выигрывают. Это закон природы, как, например, то, что Луна вращается вокруг Земли. И я принимаю это как закон природы.
На другой стороне комнаты кто-то заиграл на рояле. Мисс Стайн взглянула туда.
— Сати. Очень интересный человек. И замечательный композитор. Это одна из его вещей.
Играл бородатый коротышка в модном костюме. А Джейн Тернер с подругой стояли рядом. Роза Форсайт тоже была с ними, и она опять что-то говорила. Обе женщины склонили головы к Розе и при этом то и дело посматривали на пианиста.
Затем мисс Тернер взглянула на меня. Я повернулся к мисс Стайн.
— Вы говорили, Ричард Форсайт был трус.
Она кивнула.
— Да, трус. Он был не способен на какой бы то ни было мужественный поступок, даже вывернутый наизнанку. Он не смог бы себя убить.
— А его жена верит, что он все же смог.
— Роза? Думаю, Роза очень милая. Она по-своему очень славная женщина. Но Роза ни во что не верит. Она лишь повторяет то, что слышит.
— Полиция тоже утверждает, что он застрелился.
— Позиция утверждает, что он застрелился. Но это вовсе не значит, что они сами в это верят. — Она улыбнулась. — Вы же пинкертон. Разве вы всегда говорите то, что думаете, и верите в то, что говорите?
— Всегда, — ответил я.
Мисс Стайн весело рассмеялась.
— Вот вы и подтвердили мою мысль.
— А как насчет Сабины фон Штубен? — спросил я. — Мог Форсайт ее убить?
— Мне нетрудно поверить, что Ричард Форсайт мог ее убить. Должна сказать, она во многих людях вызывала такое желание. Постоянно разглагольствовала о своей ужасной нацистской партии и омерзительных расовых теориях. Мне она не нравилась. Совсем не нравилась, и мне даже нетрудно поверить, что я сама могла бы ее убить, Но я не убивала. — Она улыбнулась. — Хотите, представлю алиби? — Она повернулась к молодому англичанину. — В таком положении алиби — наиглавнейшая штука. — Тот моргнул, и она снова повернулась ко мне. — Так желаете услышать?
— Конечно.
— Я была здесь весь день, тот самый день, когда они оба умерли. И со мной была Элис.
Я кивнул.
— Какую такую ужасную националистическую партию вы имеете в виду?
— Ту мерзкую немецкую политическую партию. Я не особенно обращала внимание. Я не интересуюсь политикой, совсем. Разве что в историческом ракурсе. Политика может быть очень занятной с исторической точки зрения.
— Вы правы. Но раз Форсайт не покончил с собой, кто же его тогда убил?