Клоуны и Шекспир
Шрифт:
Минут через десять-двенадцать Лёнька принял окончательное решение, резко развернулся и, зло сплюнув под ноги, упруго зашагал по направлению к городку.
Постепенно он приблизился к первым строениям.
«Похоже, что это усадьба какого-либо местного богатея», – принялся мысленно комментировать увиденное Макаров. – «Просторный, тщательно огороженный по периметру скотный двор, по которому задумчиво перемещаются упитанные бычки и пёстрые куры. Голенастый петух – просто красавец. Хвост, как у павлина – рыже-зелёный. Лохматая пегая собака, опустив нос к земле, пробежала по делам. Породистая? Да, ну, самая обыкновенная
Навстречу ему шли две молоденькие девчушки-вертихвостки – каждой лет по семнадцать-восемнадцать, светленькие с лёгкой рыжиной, улыбчивые, смешливые. Длинные серые платья, украшенные буро-коричневыми узорами и перехваченные в талиях узкими ярко-алыми поясками. Множество разноцветных бус на стройных шеях, длинных лент в волосах и всяческих браслетов на руках. Вертихвостки, одним словом…
– Привет, Ламме! – весело поздоровалась одна из девиц, та, что повыше.
– Здрасьте, – смущённо пробормотал Лёнька.
– Как дела, толстячок? – скорчив ехидную гримасу, поинтересовалась вторая барышня.
– Спасибо, хорошо.
– Правду говорят, что ты сбежал от сварливой жёнушки? Мол, надоело безропотно сносить ежевечерние побои?
– Э-э-э…. М-м-м…
– Похоже, действительно, правда. Ха-ха-ха!
Девицы, обидно хихикая, свернули в ближайший проулок.
– Чёрт знает что, – возмутился в полголоса Макаров. – За кого, интересно, они меня приняли? Ошибочка вышла. Впрочем, относительно Наташки девицы правы на все сто процентов. Сварлива – до полной невозможности…. Дома наблюдаются уже по обе стороны от дороги. Дома? Так, скромные домишки и невзрачные хижины. Да и пованивает знатно. Свежим навозом и прочими бытовыми отходами-нечистотами. Изменился благословенный Тромсё. Изменился. Причём, не в лучшую сторону…
Встречных прохожих, по мере приближения к площади, становилось всё больше и больше: мужчины, женщины, старики, старухи, подростки, маленькие дети, одетые – как и полагается одеваться жителям средневекового провинциального городка. На широких мужских поясах, естественно, были закреплены ножны (кожаные и деревянные), с мечами или кинжалами.
И все они – по неизвестной причине – приветливо здоровались с Леонидом.
– Здравствуй, голландец! – звучало почти через каждую минуту. – Долгих лет жизни, толстяк! Сбежал, всё-таки, от скандальной супруги? Молодец! Так держать…. О, сам Ламме Гудзак посетил наш сонный городишко! Какая честь! Не соврала рыжая Сигне…
– И вам, уважаемые, не хворать, – ничего не понимая, вежливо раскланивался по сторонам Макаров. – Очень рад, признателен
– Никогда-никогда? – уточняли прохожие.
– Ни на минуту, честное и благородное слово! Даже когда выполняет долг супружеский, то – при этом – пилит и пилит, пилит и пилит…
– Ха-ха-ха! – от души веселились горожане и горожанки. – Ай, да Гудзак! За словом в карман не лезет. Умеет хорошо пошутить. Хотя до Уленшпигеля ему, понятное дело, далеко.
С каждым пройденным шагом становилось всё шумнее – сплошной задорный смех, восторженные весёлые возгласы и отчаянный женский визг.
– Что там происходит? – прошептал под нос Лёнька. – Бродячий цирк заглянул на гостеприимный огонёк?
Он завернул за угол приземистого каменного дома и уважительно присвистнул – открывшаяся взору картинка впечатляла.
Площадь была плотно заставлена высокими стеллажами и деревянными столами с различными товарами: мясные и рыбные продукты, яйца, кувшины-крынки с молоком и сметаной, одежда, обувь, оружие, капканы на зверей, искусно выделанные шкуры, керамическая посуда, серебряные и бронзовые украшения. И народу присутствовало прилично, наверное, человек триста-четыреста.
По центру площади, метрах в тридцати пяти друг от друга, в землю были вкопаны два высоких и толстых столба, украшенные вычурной резьбой. Между столбами был натянут толстый пеньковый канат, по которому – с длинным шестом в руках – преспокойно разгуливал Даниленко, научившийся этому экзотическому искусству в питерской школе-студии театральной пантомимы.
– Так голодный и шустрый козлик бежит к сараю, учуяв зёрна овса в хозяйских яслях, – громко объявил Серёга. – Прыг-скок! Прыг-скок! А теперь перед вами – молоденький монах, торопящийся на жаркое свиданье с городской блудницей. Но у дверей кельи чутко дремлет суровый отец-настоятель. Надо идти очень осторожно, чтобы ни единая дощечка пола не скрипнула. Осторожнее, осторожнее…. Ага, настоятель заливисто захрапел. Вперёд! И только ветер свистит в ушах…
– Молодец! Ещё давай! – надрывались зеваки. – О-го-го!
Вскоре Тиль – под восторженные аплодисменты зрителей – ловко спустился по столбу на землю и незамедлительно завопил:
– О, добрый и верный Ламме пожаловал! Угостите моего закадычного друга пивом!
– Пускай сначала заработает, – предложил звонкий женский голосок, и из-за телеги, нагружённой высокой копной сена, появилась рыжеволосая красотка, на которую несколько часов назад нападал медведь.
– Сигне правильно говорит! – дружно одобрили зеваки. – Пусть заработает. Верно! Что он умеет делать?
– Продемонстрируй-ка, дружище, этим любопытным ротозеям свои необыкновенные способности и недюжинные таланты, – весело хмыкнул Даниленко. – Чтобы мало не показалось.
– А, чего делать-то? – сбрасывая куртку, спросил Леонид. – Типа – конкретно?
– Ну, какую-нибудь железяку завяжи вычурным морским узлом. Или, например, вон тот столб выдери из земли.
– Зачем – столб? – возмутилась Сигне. – Он уже лет тридцать, как стоит на этом месте. Его мой папаша покойный ещё вкапывал…. Тут надо что-нибудь полезное совершить. Или же полностью бесполезное, но симпатичное и безвредное.