Клуб «Алиби»
Шрифт:
Она натянула простыню на грудь и снова легла тихо, как мышка, и продолжала думать. Кровь могла появиться от чего угодно: из-за пореза или занозы. Да, прошлой ночью он уехал из клуба «Алиби» не попрощавшись, и где его носило после этого до того момента, как она появилась в этом доме по улице Фабур в четыре утра, но это не означало, что он ушел и ранил кого-нибудь. Она отбросила мысль о смерти Жако, бегстве Рауля и нашествии немцев — нашествии немцев…
Спатц был немцем, да, но нацистом ли? Нет. Он никогда не принадлежал к числу тех, кто третировал
— Что именно делает Спатц в немецком посольстве?
— Оно закрыто, мистер, с тех пор, как началась война. Спатц — человек с собственными средствами. Как и большинство моих мужчин.
Она вспомнила, как лежала на кровати Жако, как темно-зеленый бархат ее платья смешивался с синим шелком покрывала, и как Макс Шуп расхаживал по комнате, словно судья.
— Встречается ли он с кем-либо в клубе «Алиби»?
— Он встречается со мной. Спатц — постоянный посетитель. У него свой столик. И это недешево, скажу я вам.
— С кем он проводит время? С другими немцами?
— Иногда. Иногда с французами, иногда с англичанами. Сегодня вечером он был с американцем — худощавый невысокий парень с усами, как у Гитлера. Не знаю его имени.
— Я знаю, — сказал Шуп.
Мемфис плотнее завернулась в простыню, вспоминая каменное лицо юриста. Выражение, которое, как ей казалось, бывает у ку-клукс-клановца перед тем, как его лицо исчезнет под капюшоном, взгляд обвинителя. Какие-то двадцать простых вопросов и чек на тысячу долларов у нее в руке исчезли во внезапном приливе страха, и ей захотелось поскорее убраться из комнаты покойного.
Поэтому она рассказала ему то, чего юрист не просил ее рассказывать, слова сами слетали с ее губ.
— Американская крыса, тот, кто уже не выпьет шампанского со Спатцем сегодня вечером? Только один раз я видела его за кулисами клуба «Алиби», он занимался мастурбацией с красавчиком Жако в его гримерной.
Салли Кинг очнулась в больнице для иностранцев от света весеннего солнца, который лился через больничное окно. Она поморщилась и отвернулась: боль, словно молния, пронзила ее череп.
— Салли, — услышала она где-то рядом голос: добрый, но с нотками назидания, как голос учителя или родителей, — Мисс Кинг.
Неохотно она снова открыла глаза. Прямая длинная, как дорожка для боулинга, только в три раза шире, палата, а в самом конце — дверь. Кровати, на которых лежали женщины, стояли по обе стороны вдоль стен комнаты. И один мужчина, который сидит на стуле, скрестив ноги, с букетом лилий в руке. Взгляд Салли скользнул по его лицу, которое показалось ей смутно знакомым.
— Джо Херст, — напомнил он ей. — Мы встречались в посольстве прошлой ночью.
— Конечно…
Она попыталась
— Что случилось?
— Я надеялся, вы мне расскажете.
Теперь голос был приятно удивленным с примирительными интонациями, голос любовника, отвергнутого в пылу раздражения.
— Было темно, — громко сказала она. — Кто-то разбил лампочку в коридоре. Он схватил меня за шею.
— Кто?
Она пожала плечами и попыталась сосредоточиться.
— Я похожа на знойную красотку, мистер Херст?
— Кровавые преступления стали очень часты в это время. Вам повезло, что вы остались живы.
— Я потеряла сознание.
— Не по своей воле. Вы помните, как он выглядел? Человек в коридоре?
— Высокий. Выше меня, что встречается нечасто. Может, шесть футов. И сильный. Его руки были, как тиски. Но кроме этого…
— Молодой? Старый?
— Ни то, ни другое. Есть вода?
Он встал и потянулся за кувшином, затем наполнил стакан, держа его своими тонкими, длинными пальцами. Все это время они молчали. В наступившей тишине Салли смотрела на Херста, движения которого были необычайно экономными. Он показался ей спокойным: Херст демонстрировал отличное самообладание.
Он послушно подождал, пока она допила, а потом спросил:
— Волосы светлые? Темные? Усы есть? Или борода?
Она боролась с глупым желанием расплакаться.
— Светлые. Усов и бороды нет.
— Рабочий? Бандит?
— В вечернем костюме… Английский пошив, не французский, — воспоминание пришло к ней внезапно, как неожиданный подарок. — У него был белый шелковый шарф на шее. И глаза были блестящие, как у птицы. Они сверкнули, когда он взглянул на меня.
Джо Херст не стал сразу задавать следующий вопрос. Он достал из нагрудного кармана носовой платок и предложил его Салли. Значит, она плачет; должно быть, это реакция на боль или на то, что к ней вернулось сознание, или на осознание того, что произошло с Филиппом — внезапно воспоминание о мертвом теле Филиппа снова вернулось к ней, и она заплакала еще сильней, охваченная беспомощным отчаянием.
— Это из-за Филиппа? — она всхлипывала, вытирая лицо. — Это из-за него они пытались убить меня?
— Я думаю, они что-то искали в вашей квартире, — сказал Херст. Веселость и уверенность исчезли из его голоса, и он снова превратился в бесстрастного дипломата. Она сочла, что не очень уместно возвращать ему промокший платок, который он дал ей, и потому крепко сжимала его между пальцами. «Он искал что-то. Копался в моих вещах».
— Значит, — сказала она осторожно, — что бы они ни искали, этой вещи не было в квартире Филиппа. Иначе он не пришел бы ко мне.