Клуб ангелов
Шрифт:
— Осталась еще одна. Кто хочет?
Воцарилось глубокое и длительное молчание. Маркос и Сауло смотрели друг на друга. В конце концов Сауло спросил:
— Ты ведь не хочешь, правда, Маркиньос?
Чтобы сменить тему, Чиаго поинтересовался, что будет на десерт. Лусидио не ответил. Самуэл попросил:
— Забудь, Маркос.
— Да, — подтвердил Педро. — Перейдем к десерту.
Маркос продолжал молчать. Посмотрел на «Киш», затем на Сауло, опять на «Киш». Вздохнул и сказал:
— Я хочу.
Сауло поколебался, потом выдал:
— Тогда дай и мне кусок.
Лусидио вернулся на кухню
— Пока мы стонем: «Вытерпеть нет силы», еще на деле в силах мы терпеть.
«Король Лир». Акт четвертый, сцена первая.
Лусидио улыбнулся, не разжимая губ.
Глава 7. WANTON BOYS
{ [13] }
Однажды в агентстве мы — Маркос, Сауло и я — провели целый день, обсуждая, какой должна быть идеальная женщина. В то время я уже встречался с моей будущей первой женой, которая, уже при расставании, растрогала меня, захотев взять на память о «хороших временах» купленную когда-то нами маленькую статуэтку, но дошла до двери, развернулась и швырнула статуэткой мне в голову.
13
Распутные парни (англ.).
У всех нас были возлюбленные, серьезные и не очень. Кроме Самуэла. Он презирал девушек «из хороших семей» и был постоянным посетителем городских борделей. Но ни одна из возлюбленных не внесла своего вклада, хотя бы деталью, в наше представление об идеальной женщине.
В тот день мы рассуждали, какими должны быть ее волосы и кожа, дошли даже до того, что определили, какими должны быть ее зубы, единогласно сойдясь на том, что небольшой выступ резцов, слегка приподнимающий верхнюю губу, только подчеркнул бы ее совершенство. Мы выбрали тембр голоса, грудь, ноги, даже толщину щиколотки. Только когда образ женщины был готов и мы решали, поделить ее или драться за нее насмерть, нас осенило. Это же Мара, жена Педро! Мы поспешили придумать нашему идеалу имя, которое ничем бы не напоминало жену друга: Вероника Роберта. Мы будем мечтать о Веронике Роберте каждый раз, когда нам вздумается мечтать о Маре, которую никогда не получим.
За двадцать лет Мара не потеряла своей спокойной красоты. У нее появилось немного седых волос, и она их не прятала. Ее тело стало более плотным и тяжелым, но формы остались теми же — формами нашей страсти. Она посмотрела на Сауло в гробу, потом долго вглядывалась в лицо Маркоса, к которому, казалось, со смертью вернулись молодость и ангельские черты. Маркос был и ее любимчиком.
— Маркос — единственный из вас что-то собой представляет, — сказала она мне однажды после романа с Самуэлом и развода с Педро.
Мара направилась в мою сторону. Самуэл стоял рядом со мной. Похороны Си Первого и Си Второго
— Ты помнишь Самуэла?
С ней случился шок.
— Самуэл!
Он улыбался осторожно, чтобы не раскрыть губ и не показать гнилые зубы. Его мешки под глазами казались нарисованными углем, причем нарисованными плохо.
— Как дела, Мара?
Она не могла слова вымолвить. Они смотрели друг на друга, Мара — с открытым ртом, а вымученная улыбка Самуэла углубляла впадины на его ввалившихся щеках. В конце концов он пожал плечами, будто освобождая себя от всякой вины за прошлое и моля о прощении за то, что он здесь третий труп. И Мара разрыдалась.
Мы так и не узнали, подозревал ли Педро, что Мара изменяет ему с Самуэлом. Для нас этот роман стал травмой. В нашей конструкции идеальной женщины не предполагался ее роман с Самуэлом Четыре Яйца, каким бы неотразимым ни был этот бандит.
Мы не испытывали неудобства от мысли о Маре и Педро, спящих вместе. С детства мы дали Педро право на все привилегии рождения, не чувствуя себя ущемленными. Когда он стал заниматься с частными педагогами дома, мы сожалели о потере друга, но не отказались от него и не завидовали. Когда мать запретила ему встречаться с нами, мы с понятием отнеслись к волнениям доны Нины — мы действительно были негигиеничны и опасны. Когда Педро в восемнадцать лет подарили первую машину, мы согласились на его условия — садиться в нее только по двое и в чистых ботинках. И мы почувствовали в некотором роде, будто эту машину подарили нам. И когда Педро представил нам свою девушку Мару с гладкими волосами и очень белой кожей, со слегка неправильными зубцами, но только до степени совершенства, мы решили, что это всего лишь еще один подарок судьбы нашему наследному принцу.
Медовый месяц Педро и Мары длился почти год, и мы сопровождали его в воображении из постели в постель. Когда они вернулись, Педро занял должность на предприятии отца, потом занял место покойного отца в дирекции предприятия, за двадцать лет развалил производство, чего мы и ожидали, и потерял Мару, чего мы ему не простили.
Когда «Клуб поджарки» совершил свое первое путешествие в Европу, Педро и Мара еще не были разведены, но он взял с собой в поездку другую, оставив нас без удовольствия лицезреть Мару. Нам пришлось довольствоваться мечтами о Веронике Роберте, которая нас никогда не разочаровывала. Вероника Роберта, например, никогда бы не завела романа с Самуэлом Четыре яйца.
Во время первой экскурсии, совершенной «Клубом поджарки» в Париж, Рамос первый и единственный раз заговорил со мной о своем гомосексуализме. Мы шли вдоль Сены в конце дня, и он рассказывал мне о своем парижском опыте. О том, как приезжал в Париж в юности, когда-то прожил четыре года в квартире на Монпарнасе. Потом возвращался туда каждый год, иногда чаще. У него был друг в Париже. Большой друг. Рамос поправился, будто принял решение:
— Друг… Любовник.
— Понятно, — отозвался я, только чтобы не молчать.