Клуб ангелов
Шрифт:
— Запомните это мгновение. Когда-нибудь мы вспомним его и скажем: «Это было наше лучшее мгновение». Сравним другие мгновения нашей жизни с этим и поймем, что никогда больше не будем такими, как сейчас. Мы снова будем насыщаться, наверняка, ведь это — благословение аппетита. Не каждый день хочется видеть тягучего Ван Гога, или слышать хрустящую фугу Баха, или любить сочную женщину, но каждый день хочется есть. Голод — это рецидивное желание, единственное рецидивное желание, поскольку зрение уходит, слух ухудшается, секс надоедает, власть исчезает, но голод
Вместо «Равель» и «карамель» он, возможно, сказал «Пашебель» и «бешамель», я цитирую по памяти.
— Но даже насытившись, — продолжал Рамос, — мы никогда не будем насыщенными, как сейчас, полными добродетелей и удовольствия от дружбы, еды и питья — и от коньяка. — Он поднял свою рюмку, заставив всех поднять свои. — Сеньоры, ликуйте. Мы достигли нашего пика.
Все выпили. Потом Рамос улыбнулся:
— Сеньоры, рыдайте. Начался наш упадок. И все выпили, еще веселее. В ту ночь мы встали из-за стола в пять утра.
Абель поднялся. В первый раз после смерти Рамоса кто-то собирался произнести речь за коньяком.
— Я хочу сказать только одно, Даниэл. О твоем ужине.
Мы ждали. Абель произнес каждое слово раздельно:
— …твою мать!
Все зааплодировали. Андре был взволнован. Мы восстановили наше очарование в его глазах. Да, сейчас это был «Клуб поджарки», о котором он столько слышал. Все тянулись чокнуться с Абелем. Своеобразно, но он повторил речь Рамоса. Возможно, мы не достигли нашего пика снова, десять лет спустя после благословения Рамоса. Но мы опять приблизились к нему, к нашим лучшим мгновеньям жизни и к Рамосу. Именно это вкратце высказал Абель. Бедный Абель. Он умер первым, как в Библии.
Несколько месяцев спустя, после шестой смерти, после похорон в июле, я прокомментировал Самуэлу фразу, слова Лусидио, когда в конце концов он триумфально появился в гостиной в ту ночь под крики «да здравствует». Жуан поднялся с места, встал на колени перед Лусидио и заявил, что хочет поцеловать ему руку. И Лусидио ответил:
— Вытру сначала. У нее трупный запах.
— Это была цитата, — отозвался Самуэл. — Шекспир. «Король Лир».
Проклятый Самуэл.
Глава 4. ТЕОРИЯ ТЕЧКИ
Моя мачеха всегда, когда мне нужно, поставляет прислугу. Я знаю, они с Ливией периодически встречаются, чтобы обсудить мою жизнь. Мачеха немного паникует в моем присутствии — думаю, из-за моих сандалий — и предпочитает выполнять свой родительский долг на расстоянии, выделяя мне в помощь действенные части своей армии по поддержке чистоты в зависимости от потребностей. Мы договорились, что она пришлет народ вымыть посуду, вычистить кухню и привести в порядок квартиру на следующий день после ужина. Я был загарпунен в глубинах сна жужжанием интерфона и медленно, как тяжелая рыба, вытащен на поверхность. Я пребывал еще в ошарашенном состоянии, открывая дверь. Две напуганные моим видом девушки сделали все возможное,
— Отлично. Чудесно. Лучшее мясо по-бургундски в моей жизни.
Я отчитался, как все хорошо прошло. Рассказал о царившей на ужине обстановке. О примирении. Об успехе Лусидио у нашей компании. Не забыл упомянуть о разговоре до рассвета, об общем оживлении. К досаде Ливии, которая обреченно повесила трубку. Ее молитвы не достигли цели. «Клуб поджарки» получил новую жизнь.
Я приготовился опять нырнуть в блаженный сон, когда телефон зазвонил снова. Это был Чиаго. Он только что говорил с Жизелой. Абель умер.
На отпевании присутствовали все, кроме Андре. Жизела плакала в окружении незнакомых нам женщин. Ее родственников, возможно. Мы не знали, откуда Абель взял Жизелу. Мы ничего не знали о ней. С самого начала наша компания не произвела на нее впечатления. Она обращалась с нами пренебрежительно и однажды шокировала всю компанию, притащив на ужин мясо по-милански с картофельным пюре. Нахалка заявила, что устала от претенциозной еды.
Я высматривал в толпе родителей Абеля и не нашел. Абель поссорился с отцом, когда ушел из его адвокатской конторы, а мать никогда не простила, что сын оставил церковь.
Норинья, его бывшая жена, была здесь, в обнимку с сыном, по возрасту немного моложе Жизелы. Шестеро братьев Абеля слонялись по часовне, но ни один к нам не подошел.
Самуэл казался угрюмым как никогда. Как обычно, он все организовал. Когда Рамос умирал, даже мы, привычные к противоречивости и жестокости Самуэла, были шокированы его бесчувственностью.
— Я не наношу визитов шлюхам, — так он объяснил, почему не пошел в больницу к Рамосу в последний день его жизни.
Но именно Самуэл организовывал похороны Рамоса, и с этого дня мешки под его глазами и борозды морщин на лице углубились от скорби.
Когда я начал строить теории о смерти членов «Клуба поджарки», я подумывал о том, что Самуэл был оставлен на финал, чтобы администрировать все похороны и фиксировать потерю каждого из нашей компании на своем лице, как на античном папирусе.
— Сердце? — спросил я.
— Думаю, да, — отозвался Самуэл. — У него, наверное, уже были проблемы, он просто не признавался. Лолита говорит, ему стало плохо на рассвете. Страшно тошнило. Абель не захотел вызывать врача. Спорю, он умер, лежа на этой стерве, сволочь.
— Это не еда, — пробормотал Сауло. — Мы все ели одно и то же, и я ничего не почувствовал. Кому-нибудь было плохо?
Никому не было плохо. Правду говоря, никто столько не съел, сколько Абель, и никто после этого не спал с Жизелой. Наверное, сердце. И все равно я пошел искать телефон и позвонил Андре. Нет, с ним все в порядке. Он не знал о смерти Абеля, его не предупредили. Андре разохался, мол, какое несчастье, он постарается успеть к похоронам в конце дня. Я ответил, что в этом нет необходимости, но он повторил, что все равно придет, и спросил: