Клуб бездомных мечтателей
Шрифт:
Сэм нарисовала похотливую фею с надутыми губами, шикарным телом и сложными крыльями, как у бабочки. На фее была мужская рубашка на пуговицах. Эта рубашка была на несколько размеров больше ее тела, что делало фею похожей на героинь кино, которые надевают мужские рубашки после секса. Рукава были немного подвернуты, и на руках феи виднелись татуировки красно-желтого пламени.
– Суперский рисунок, – сказала я, отодвинув в сторону поднос с едой.
– Это шлюшка по имени Пенелопа, – ответила Сэм. – Она готова переспать с кем угодно, даже с мистером Таннером.
Я громко рассмеялась. В этот момент в кафетерий
Мистер Таннер сложил ладони рупором, и все дети в кафетерии притихли. Он начал говорить, и, к моему удивлению, все дети стали повторять то, что он говорит: «Игровая площадка на улице открыта». Сэм закатила глаза и продолжила раскрашивать крылья феи в зеленый цвет.
– Как долго ты уже работаешь над рисунком? – спросила ее я. – У тебя очень здорово получается.
На ходу допивая молоко и дожевывая еду, дети выбегали на площадку.
– Спасибо. Но на самом деле я хочу быть писателем, – ответила Сэм. – Если я к тридцати годам напишу книгу, можно спокойно умереть. Или даже покончить жизнь самоубийством.
Сэм очень любила драматические высказывания. На протяжении нашей дружбы, продолжавшейся долгие годы, я была свидетелем того, как она завоевывала внимание окружающих бранной речью, громким рыганием и вообще довольно антисоциальным поведением.
В те годы меня привлекало подростковое бунтарство Сэм, оно помогало мне чувствовать себя более социально признанной. Я ощущала себя не такой, как все, поэтому меня восхищало ее эксцентричное поведение. Я смотрела, как вызывающе Сэм ведет себя, и мне казалось, что она бросает миру вызов, пробует его на прочность. Когда мы были вдвоем, реакция окружающих на такое поведение не имела большого значения. В общем, поведение Сэм казалось мне верхом смелости.
– А о чем ты хочешь написать?
Меня прервал чернокожий парень, присевший рядом с Сэм. На нем были мешковатые штаны и модная рубашка. Он был одет, как и многие мои сверстники, только немного аккуратней.
– Угадай, какую радиостанцию я слушаю? – спросил он меня.
Удивительно, но со мной заговорил еще один человек. Я пыталась представить, зачем он это сделал, и решила, что все это благодаря тому, что я нахожусь в обществе Сэм. Казалось, от ее близости мне досталась частичка ее бравады и привлекательности.
– Ну, попробуй угадать, – не унимался парень.
– Честное слово, не знаю, – ответила я, пытаясь выглядеть как человек, который постоянно знакомится с другими и много общается. – Мне кажется, точно это отгадать практически невозможно.
На самом деле я не могла припомнить ни одного названия радиостанции.
Кажется, парень остался доволен моим ответом.
– Я так и думал. Я слушаю Z100. Поскольку я черный, многие думают, что мне нравится хип-хоп.
Сэм подняла голову от своего рисунка и показала на парня ручкой.
– Ты странный… Кажется, твоя фамилия Майерс, верно?
Парень улыбнулся, кивнул и сказал:
– Да. Мне нравится твой рисунок, Сэм.
Меня не удивило, что он знал имя Сэм и что сама она не была уверена, как его зовут. Я подумала – она, как магнит,
К нашему столу подошел белый парень Бобби, который сидел вчера на уроке рядом с Сэм.
– Как дела? – спросил он меня и, повернувшись к Сэм, высунул язык. – Эй! – радостно закричал он ей.
Сэм засмеялась, после чего все мы расхохотались.
У Бобби были карие глаза и волнистые каштановые волосы. На его лице жила полуулыбка, словно он был готов в любую секунду рассмеяться. Когда я смотрела на него, я сама была готова рассмеяться. Сидя рядом с ним и Сэм, я чувствовала себя совершенно счастливой.
С Бобби был его приятель – высокий парень в мешковатых джинсах, который представился именем Фиф.
– У него такая кличка, потому что он похож на мультипликационного мышонка из того фильма [12] . Из-за его ушей, – объяснила Сэм.
У Фифа была ирландская кровь, лицо у него сияло веснушками, и уши действительно были довольно большими. Я подумала, что он вполне мог быть членом моей семьи.
– Привет, ребята, – сказал Фиф, присаживаясь к нам за стол.
12
Возможно, имеется в виду «Американская история: Фивел едет на Запад» («An American Tail. Fievel goes west»).
Весь обеденный перерыв мы болтали. Мы были группой, и я – одним из ее членов. Я говорила с ребятами, они смеялись над моими шутками, и я предлагала, чем можно заняться после школы. Прозвенел звонок, мы вместе поднялись наверх и расстались в коридоре, помахав друг другу на прощание рукой. Это был первый раз в моей жизни, когда я точно знала, что на следующий день обязательно приду в школу.
Распорядок дня Брика был железным и не допускал никаких изменений. Каждое утро я вставала в 7.15 под мотив песни «Happy, Happy Birthday» на радиостанции «Классические хиты», с которой начиналась викторина, где можно было выиграть билеты в кино. Ведущий зачитывал имена победителей, и над нашими с Лизой головами клубился дым сигарет, которые курил Брик. Двухъярусная кровать, где мы с сестрой спали, стояла в гостиной. Раздавались крики Брика, который будил маму.
«Джин, Джин, – рычал Брик. – Уже утро, пора вставать».
Мама готовила ему кофе и будила нас, пока Брик мылся в ванной. Обязательность и режим дня были понятиями, крайне далекими от нашей мамы. Ей всегда было сложно утром вставать, поэтому Брику приходилось часто будить ее криком на ухо, а иногда и вытаскивать из кровати. Я знала, что причиной маминой утомленности являются не наркотики (она уже их не употребляла), а прогрессирующее заболевание.
Из разговоров Брика с мамой я поняла – Брик знает, что она больна. Но, стоя над мамой в слишком узких трусах, он не проявлял к ней никакого снисхождения. Такое отношение Брика к маме вызывало во мне чувство протеста и негодование. Я помнила обиду, когда голос Брика прерывал наши с мамой разговоры, пока я была в приюте. Никто никогда не будил маму, в особенности папа. Он сам прекрасно мог обслужить себя утром, да и в любое время дня и ночи.