Клуб бездомных мечтателей
Шрифт:
Женщина не сразу ответила на мой вопрос. Она посмотрела в свои бумаги и начала вещать, как «с листа».
– Элизабет, я проведу твой осмотр и задам тебе несколько вопросов. Пожалуйста, отвечай на них честно. Понимаешь?
– Да, – ответила ей я. Я стояла перед ней совершенно голая.
Женщина посмотрела на меня и карандашом показала на синяк на голени.
– Откуда у тебя вот это, Элизабет?
У меня на теле было много синяков. У меня светлая кожа, и поставить на ней синяк очень легко. Каждый раз, возвращаясь с улицы после игры, я замечала на теле новые синяки. Ну как я могла знать, откуда взялся тот, о котором она спрашивала?
– Не знаю… На улице играла.
Женщина
– А вот этот? – спросила она, показывая на другой синяк.
Как я должна была отвечать на ее вопрос? И что будет, если я скажу «не знаю»? Что она подумает? Что папа меня бьет? Если это так, значит ли это, что нашей квартиры я уже не увижу? У меня было больше вопросов, чем ответов. И вообще, почему никто не объяснил мне, что со мной происходит?
– От велосипеда… От того, что залезала и слезала с велосипеда.
Женщина долго продолжала задавать свои вопросы. Она просила меня повернуться, поднять руки и вытянуть ноги. Наконец, она разрешила мне одеться. Женщина вышла из комнаты, в которую сразу вошел латиноамериканец с едой. Он не сказал ни слова. Он просто кивнул и положил на стол что-то завернутое в целлофан. Внутри целлофана оказались куски ветчины, сыра и черствая булка. Он дал мне пакетик сока и удалился так же беззвучно, как и вошел. Через некоторое время снова появился мистер Домбия, мы вышли и сели в автомобиль. Сложив руки на груди, я бездумно уставилась в окно.
Приют Святой Анны оказался неприметным, но суровым кирпичным зданием в Нижнем Ист-Сайде Манхэттена. По внешнему виду – что-то среднее между домом престарелых и государственной школой. Позже девушки сказали, что заведение официально называется «Диагностический центр с проживанием», в котором содержат проблемных детей: хронических прогульщиков, страдающих умственными заболеваниями, малолетних преступников и так далее, чтобы потом отправить ребенка на постоянное место содержания или обучения. По слухам, здесь надо было пройти трехмесячный курс консультирования со специалистами-психологами.
У меня сохранились отрывочные воспоминания о моих трех месяцах пребывания. Я помню урывками запахи, картинки и звуки. Я в то время была не участником, а больше свидетелем собственной жизни. Даже если я очень напрягаюсь, все рано воспоминания остаются отрывочными.
Я помню, что привели меня туда двое мужчин-сотрудников, между которыми я была зажата, словно колбаса в сандвиче. Они показали свои пропуска на входе, раздался звук электрического замка, точно такой же системы, как в психбольнице у мамы, и мы вошли. Двери открывались и закрывались автоматически.
Я пыталась понять, считают ли меня сумасшедшей. Если меня послали туда, где никто не говорит со мной человеческим языком, значит, со мной что-то не так?
Толстая, лысая и похожая на тролля женщина кивнула моему эскорту, те молча развернулись и ушли. Когда они выходили из двери, в здание ворвались звуки улицы, заполненной людьми, наслаждающимися свободой. Я очень четко осознала, что я теперь не принадлежу к их числу.
Ситуация сложилась очень печальная. Мне нельзя было здесь находиться, да и папа был в слишком плохом состоянии, чтобы оставаться одному. Я знала, что разберусь с картой метро и обязательно доеду отсюда до дома, если, конечно, смогу убежать. Но глядя на все, что меня окружало, я поняла, что в этом здании были приняты серьезные меры предосторожности от потенциальных побегов. На всех окнах стояли крепкие решетки, а внутри здания все было пусто и стерильно, что исключало вероятность где-то спрятаться.
– Зови меня «Тетушка», – сказала женщина. – Я здесь главная. Ты будешь жить на третьем этаже.
Рейна была худой чернокожей с узким лицом. На ее голове торчали короткие косички. Она, кажется, не умела молчать и постоянно что-то тараторила о девушках, которые «говорят лишнее и за это получают по полной. Понимаешь, о чем я?». Рейна постоянно делала паузы в разговоре, чтобы получить подтверждение собеседника.
– Ага, – отвечала я на все, что она мне говорила.
Моя вторая соседка Саша оказалась тихой девочкой, в особенности если сравнивать с разговорчивой Рейной. Каждый раз, когда Саша выходила из комнаты в туалет, Рейна начинала поливать ее грязью, говоря, какая та «страшная» и «себялюбивая».
– Я сама дома очень кайфово одевалась, правда, потом проблемы начались. А эта слишком много о себе думает, и если это будет продолжаться, я ее, суку, урою!
Говорить о стиле и моде в стенах резиденции Святой Анны было делом бесполезным, потому что все хорошие вещи воровали, и к тому же всю одежду стирали с хлоркой, что неизбежно убивало не только цвет, но и сами вещи. Чуть позже я поняла, что Рейна была не совсем адекватна, а молчание Саши объяснялось не заносчивостью, а скорее стратегическими соображениями.
Рейна смотрела на меня так, будто пыталась понять, что со мной делать.
– Белая, ты мне нравишься, давай дружить. Будем друг другу помогать, понимаешь, о чем я?
– Конечно, – ответила я.
В первый вечер я сидела за столом в столовой и наслаждалась горячей едой. Неожиданно я почувствовала, как живот и ноги обжигает горячая жидкость. Я закричала от боли. Меня облили горячим супом, и на джинсах остались рисинки и кусочки моркови. Группа девушек, согнувшись от смеха, удалялась от меня. То, что они сделали, оказалось по душе многим, и я услышала: «Так тебе и надо, белая сучка!»
В конце дня всех выстроили перед раковинами, чтобы почистить зубы на ночь. В туалете на окнах тоже были решетки. По поведению девушек я поняла, какие из них являются наиболее сильными и уважаемыми. Такие умывались и чистили зубы чуть дольше остальных, поправляли волосы и смотрелись в зеркало, пока остальные в очереди ждали. Все остальные быстро умывались и механически чистили зубы.
Пахло зубной пастой, шампунем и мылом, которое нам выдавали. Потом, стоя босиком на кафеле с полотенцем в руке, мы ждали своей очереди в душевую кабинку. Одновременно происходила перекличка, и надзирательницы записывали количество минут, проведенных каждой из нас в душевой кабинке. Из закрытых занавесками кабинок вместе с паром поднимался запах мыла с добавлением какао-масла.
Время мытья никто не затягивал. Все боялись появления Тетушки и того, что она начнет ругаться и угрожать. Пока мы мылись, большой холл в коридоре оставался пустым и освещенным конусами света потолочных ламп.
«Лорин, Элизабет, Райа, вы не в своей собственной ванной! Поторопитесь, а то Тетушка потеряет терпение. Вы копаетесь, как улитки».
Первый раз в жизни меня заставляли мыться перед сном. Мне казалось странным, что все люди моются каждый день. Но мне понравилось, что кожа чистая и как она соприкасается с выстиранной одеждой. Тетушка рьяно следила, чтобы в девять вечера все выключали свет. Во время ночной смены в коридоре сидела одна из надсмотрщиц.