Клуб «Эсперо». Ангел пустыни. По обе стороны Днестра
Шрифт:
— Есть у меня один кореш, он в курсе. Верный мужик.
Этот разговор происходил накануне, а на второй день они с Валерой поджидали «верного мужика» возле комиссионного магазина, традиционного места встреч «любителей старины». Верным мужиком и был Валентин. Познакомились, отошли в сторонку. Однако разговора, которого ожидал Воронков, не получилось. Валентин держался настороженно, на вопросы отвечал уклончиво, но адрес и телефон Воронкову все-таки дал.
Вспоминая о том, что произошло спустя месяц после знакомства, Олег Георгиевич как бы заново пережил острое чувство
— А я ведь к вам по делу приехал... — Он распахнул свой чемодан.
— По делу? У нас с вами, уважаемый, как будто никаких дел нет, — холодно заметил Валентин, окидывая косым подозрительным взглядом в беспорядке сваленные в чемодане кресты и чаши. — Не по адресу, уважаемый, приехал. Я такими вещами не занимаюсь.— Он отвел глаза от чемодана. — Да и не знаю я вас.
Воронков правильно истолковал эту реплику как осторожный намек на то, что разговор еще не окончен.
— Послушай, Валентин, — перешел он на «ты», — нас же Валера познакомил. Забыл, что ли?
— Валера, — со злостью повторил Валентин. — В гробу я видел твоего Валеру. Божился, что джины принесет. Взял монету — и поминай его, как звали. Фуфло.
— Значит, и мне не доверяешь? Напрасно. Приезжай ко мне, сам увидишь, что я за человек. — Олег старался говорить спокойным, рассудительным тоном, с трудом сдерживая вдруг вспыхнувшую ненависть к этому наглому мужлану, перед которым был вынужден заискивать.
На том и порешили. С тех пор Валентин стал частым гостем в особняке на тихой кишиневской улице. И вот сейчас снова пожаловал, и не один, а с подругой.
— Неплохой ты, парень, Олег, — продолжал московский гость, — сечешь, что к чему. Вон сколько книг, — обвел он рукой книжные полки, — однако в разведку я с тобой все равно не пошел бы, — снова повторил он полюбившееся ему выражение.
— Да что ты все о разведке, война, что ли? — попытался обернуть в шутку его слова Воронков. — Давай делом займемся.
Он открыл дверцы книжного шкафа, порылся в нем, аккуратно разложил, как это делают опытные продавцы, на журнальном столике свой «товар». Глаза Валентина сощурились, в них зажегся знакомый Воронкову жадный блеск. Короткопалая, покрытая рыжеватыми волосами широкая ладонь потянулась к серебряному дискосу. «Свет наш Господь наш»,— с трудом вслух прочитал Валентин выгравированную на выпуклом серебряном боку надпись церковнославянской вязью.
— Красиво писали, — он ухмыльнулся. — И вещица красивая. Ничего не скажешь. Только ей цены нет.
— Что значит -— «только»? — настороженно спросил Воронков.
— Очень просто, я ведь тебе уже объяснял. В комиссионке культовые вещи не берут, на Большой Полянке— тоже. Значит, нужен любитель-фанат. Или — как лом, на вес. Серебро высокой пробы. Этот чертогон грамм двести тянет. — Он повертел в своих толстых коротких пальцах старинный крест с распятым Христом.
Валентин еще раз оценивающе, прищурив глаза, оглядел разложенные на столике
— Это все?
— Еще кое-что имеется...
Воронков вышел в другую комнату и вернулся, бережно держа в руках фарфоровую вазу и бронзовую скульптуру. Так же осторожно поставил их на столик. Ваза излучала благородную красоту, и красота эта на мгновение погасила жадный блеск в глазах гостя; они зажглись искренним восхищением.
— Где достал? — деловито осведомился он, не отводя глаз от вазы и не решаюсь еще взять ее по привычке в руки.
— У одной божьей старушенции, деньги ей срочно понадобились, на квартиру дочери, что ли...
— А это откуда? — московский гость оторвался, наконец, от фарфоровой красавицы и указывал на бронзовую скульптуру двух обнаженных женщин и мужчины, стоящих возле лошади. Попытался прочитать выгравированную на металле надпись. —Черт его разберет не по нашему написано.
— «Похищение сабинянок» — вот как она называется, — снисходительно пояснил Воронков. — Есть миф такой. Тоже французская работа. По случаю достал.
В комнате стало тихо, оба собеседника замолчали. Откуда-то издалека донесся отчетливый мелодичный бой часов. Городские часы пробили полночь.
Гость очнулся, сосчитал удары:
— Однако уже поздно. Пора и на боковую.
Он зевнул, обнажив в оскале крепкие, белые, один к одному зубы:
— Ладно, беру. Вместе с Сарьяном, Левитаном и этой картинкой, ну, с паровозом. Если, конечно, они не локшовые. Снесу на атрибуцию. — Заметив колебание на лице Воронкова, жестко добавил: — Или все, или ничего.
Воронков поспешно согласился. Он всегда соглашался со своим московским приятелем. А тот вытащил из кармана бумажник, отсчитал две пачки купюр:
— Это — за прошлый мой приезд. А это — аванс. Окончательный расчет после. Как обычно.
«Сухарик»
Кучеренко вылез из черной «Волги», прошелся, разминая затекшие от долгого сидения ноги, вдохнул' всей грудью остро пахнущий свежестью холодный воздух.
— Подмораживает, а у нас слякоть, — обернулся он к своим спутникам. — Погодка — специально для криминалиста. Не так ли, товарищ Енаки?
— Отличная погода, товарищ подполковник, — отозвался небольшого роста молодой лейтенант. Рядом с огромным Степаном Чобу он выглядел почти мальчишкой. Новенькая шинель была ему великовата и сидела по-штатски. — Погода — что надо, — повторил лейтенант, — а там видно будет. — Он озабоченно насупился.
Все трое уже подходили к стоящей на пригорке церкви. Их ждали. Подполковник еще издали узнал начальника отделения уголовного розыска райотдела внутренних дел капитана Штирбу. Рядом с ним стояли незнакомые Кучеренко лейтенант и полный человек в пальто и шляпе, чуть поодаль, в сторонке, — несколько пожилых сельчан, среди которых выделялся представительный старик с бородкой клинышком и длинными седыми волосами, ниспадающими на бархатный воротник черного пальто, надетого на черную рясу. Они с напряженным вниманием разглядывали приближающихся оперативников.