Клуб любителей фантастики, 2003
Шрифт:
— Слушай, — я бессильно злился. — А это вообще важно?
— Да нет. Просто теперь у меня будет одной морокой больше. Надо еще его найти. Ну, того, ты понимаешь.
— Зачем? Он тебе нужен? В глаза посмотреть хочешь? Да незачем. Скотина он.
— Ты его знаешь? — тревожные глаза чуть расширились.
— Нет. Я предполагаю. Если бы знал, морду бы расквасил, честное слово.
— Да? — она удивленно взглянула на меня.
— Он мог что-то сделать. Придумать, — добавил я. — Время было такое. Твою
— А ты все еще думаешь ну обо всем этом?
Я видел: вопрос важен. Она нервничает. Надо сказать нет я уже забыл. Но я не мог.
— Думаю, детка. Но что толку?
Лето рухнуло с небес, как наказание за грехи. Душное, знойное, тяжкое. Не лето, а борьба за выживание под злым солнцем, которое вдруг перестало ласкать и начало мучить. Все время хотелось пить, и я, выходя из дома, брал с собой двухлитровую бутылку холодной воды, которой хватало на час, не больше.
Я искал. Это стало привычкой, как умывание по утрам, как завтрак. Иногда мне казалось, что я схожу с ума, без цели бродя по выгоревшей траве среди ничейных яблонь и вглядываясь в песок и мусор под ногами. Я звал. Я заговаривал с ней. Она не отвечала, но один раз, когда я, заслышав шорох за спиной резко обернулся, кусты дикой полыни еще хранили отпечаток ее бегства.
Нормальные люди в отпуске отдыхают, а я вместо этого тратил дни на игру в кошки-мышки с чем-то, чего абсолютно не понимал и во что почти не верил. Оно не давалось в руки. Оно убегало. Но только во время этих дурацких поисков я чувствовал, что живу.
Пятница была. Я забрел в заваленный хламом подъезд пятиэтажки и присел на ступеньку, стараясь не замечать тяжелого запаха плесени, который не выветривался здесь никогда. В шаге от меня горой валялись истлевшие книги, школьные тетрадки, старые открытки и связки каких-то накладных. Всю эту мертвую бесформенную кучу покрывал толстый слой пыли и осыпавшейся штукатурки, от нее особенно сильно воняло плесенью, но я вдруг потянул какой-то грязный конверт и извлек на свет пожелтевшее письмо.
«Милая Нина Васильевна!
Мы все скучаем без вас, особенно мама. У нее в последнее время пошаливает сердце, и мы волнуемся, не случилось бы чего плохого. Врач говорит, это возраст, мало у кого в восемьдесят шесть лет все работает, как часы. Но мы все равно волнуемся.
А как у вас дела? Есть ли заказы на вязание?
Ваше письмо мы получили вчера утром и не совсем поняли, что это за штучки завелись у вас в подъезде и почему дядя Костя и тетя Лена вдруг подали на развод? Мы не поняли: это как-то связано между собой или нет? И почему вы целых три раза написали, что дядя Костя 5 августа весь день провел в гараже? Что тут такого?
Пожалуйста, Нина Васильевна, срочно и подробно напишите ответ! Не надо
Мы очень беспокоимся
С любовью, Оля, Саша, девочки
18.08.90 г.»
Я перевернул конверт: улица 1-я Индустриальная, дом 2, квартира 18. Зубиной Нине Васильевне. Без обратного адреса, только штемпель: Москва.
Жэковская тетка долго рассматривала мое лицо, покрытое нездоровым кирпичным загаром, потом глянула сквозь пыльное стекло на белый двенадцатиподъездный дом и полезла со вздохом в картотеку:
— Зубина Н.В.? Она умерла в девяносто первом. Сейчас есть только Зубин Константин Алексеевич. Вон тот дом. Квартира двадцать один.
Мужчина, встретивший меня на пороге, выглядел сонным и каким-то опухшим, словно после хорошей пьянки. Приглядевшись, я с изумлением узнал в нем нашего дворника. Да-а, тесен мир.
— Вам что, в ЖЭКе не сказали, что мать умерла? — неприязненно спросил он, как только я показал письмо.
— Да я к вам. Мне необязательно — мать. Любой человек из того поселка.
— Для чего? — во взгляде его росло и ширилось подозрение.
— Поговорить надо.
— А документ у вас есть?
Я протянул паспорт, уже понимая, что никакого разговора не получится. Мужчина был настроен почти агрессивно и так сверлил меня взглядом, что я невольно съежился и попытался сбежать.
— Погодите, — он ловко поймал меня за кисть руки. — А зачем вам? Что за дело?
— По поводу «штучек», — рискнул я.
Лицо Константина Алексеевича мгновенно превратилось в непробиваемую бетонную плиту:
— В смысле?..
В этот момент немолодая женщина, спускавшаяся вниз по лестнице, притормозила возле нас и сказала с легкой укоризной:
— Опять глаза залил?
— Пошла ты!.. — мужчина сразу разъярился и пошел красными пятнами. — Тоже мне, праведница нашлась! Да я… да ты…
Женщина, не слушая, двинулась своей дорогой. Я бросился догонять, а вслед нам несся такой отборный мат, что у меня сразу заныло в висках от жгучего желания вернуться и затолкать в рот труженика метлы грязный коврик для вытирания ног.
— Пьет, — равнодушно сказала женщина, не глядя в мою сторону. — Раньше не такой был. Нормальный, добрый. Я жена его бывшая.
— Лена? — предположил я и, наткнувшись на удивленный взгляд, пояснил. — Я Нину Васильевну искал.
— A-а… Умерла она. Хорошая была женщина, царство ей небесное.
Мы вышли из подъезда, и Елена вдруг сказала:
— Если бы не эта дрянь, все было бы хорошо. Мы бы не развелись. И Костя бы не пил. Жаль, что мы в одном подъезде квартиры получили, ад теперь кромешный. Он, как напьется, все в мою дверь ломится.