Клуб мотористов, крюк на крыше и почтмейстер
Шрифт:
– Прошу к столу!
Немецкой колбасы и сосисок с сардельками почему-то не имелось, но вот отличная буженина с хреном, холодец, стерлядь присутствовали. Можно сказать, что и это семейство совершенно обрусело. Холодные закуски сменились Вeef Stroganoff, затем очередь была за жюльеном. Ну а какой званый обед без вина? Ну а там и кофе с эклерами. Сергей Петрович был рад, что предусмотрительно ел лишь в семь утра, так что мог за столом геройствовать. Юлань попробовала всего по- немногу, даже отважно опустошила
Теперь дамы сели на один диван, другой оказался в распоряжении мужчин. На столике, словно сам собой оказался графинчик с коньяком и пара фужеров. Иванов Иванович, словно в рассеяности, наполнил оба бокала. Барон с уважением посматривал на боевой орден морского офицера, и на его прекрасно пошитый мундир.
– Я пока ничего не говорил жене и дочери, что пропал Дмитрий. Надеюсь на вас, на полную конфиденциальность. Вы пока ничего не должны говорить. Моя версия для домочадцев, что он уехал на месяц по служебным делам. Ну, надеюсь, что за месяц всё прояснится.
Стабров кивнул в ответ. Месяц – да, вполне должно хватить. Собственно, уже что- то вырисовывается.
– Но, как будто Ксения Ивановна, что-то знает. Очень бледна, глаза заплаканные. Боюсь, что эта тайна ей известна.
– Нет, здесь другое, Сергей Петрович, – и Пфальц помрачнел, – дела семейные.
– Вы и так меня посвятили во всё, что случилось в вашем семействе, барон.
– Прошу держать всё в тайне. Неприятное происшествие, очень и очень.Я не хотел бы, что бы об этом узнали посторонние, тем более, дело просочилось в газеты.
– Непременно сохраню молчание.
– Тогда слушайте. Это было неделю назад …
***
Я уезжал почти на неделю, в Санкт – Петербург по служебным делам. Министерство двора, где я служу, – важное учреждение, и зачастую разъезды необходимы. Ялта, Кавказ, Беловежская пуща, Гатчина- везде нужен глаз да глаз за императорскими имуществами.
Так вот, я вернулся немного раньше, и застал в квартире нежелательных гостей.
– Добрый день, Иван Иванович, – поздоровалась со мной гувернантка, Серафима Петровна.
– День добрый, – сказал я , – у нас гости?
Я заметил вещи чужих людей, в том числе две студенческие фуражки.
– Дмитрий пришёл?
– Да, с ним пришли Игнатий, Савелий, его друзья. И совсем незнакомый юноша.
Разумеется, гувернантке я не мог высказать неудовольствия. Но вот сыну, придется всё высказать, как я подумал. Не спеша переоделся, и постучался в комнату Дмитрия Ивановича. Из-за двери раздавались громкие голоса, и я расслышал «Царь», «Николай», «Романовы», и «Республика». Я открыл дверь, и там вещал один из этих, горе – ораторов:
– Необходимо социальное переустройство, с тем, что бы малоимущие классы получили доступ к общественному достоянию. Необходимо изъять часть
Другие захлопали, в том числе и мои недоросли, сын и дочь. Но и они, и их гости вскочили, увидев меня.
– Вам лучше удалиться, господа. И с переустройством обратится к господину Ротшильду и господам английским лордам, обобравшим полмира, и получившим по носу в Крыму.
– Так мы же проиграли, – посмел встрять Игнатий.
– Вы, молодой человек, посетите Английское кладбище под Севастополем. Много там лордиков закопано. И там была вся английская гвардия, а у Меньшикова и Остермана третья армия, самая наихудшая в Российской империи. Россия потеряла людей много, а те – ещё больше. И единственно что получила эта Европа затем- цепь войн, когда сильные государства выпотрошили слабые. Австрия, Дания, а затем и Франция испили свой позор до дна.
– А кто же адмирала Казарского отравил? – припомнил и наш позор Савелий.
– Вот это было очень стыдно для российского флота. Николай Павлович не мог наказать женщину, поднесшую отравленный чай. Ну, в Британии, ее конечно же казнили бы. Вам как больше бы понравилось: её бы повесили или отрубили голову? Во Франции гильотинируют…
– Ладно, мы пойдём. До свидания Дмитрий, и вы, Ксения, – проговорил этот субъект.
И трое гостей стали поспешно собираться, не забыв и парусиновые портфели. Я и не смотрел за ними, ушли и ушли. Меня отвлекли мои дети.
– Как ты можешь, отец, ведь Игнатий достойный человек, отлично учится в Техническом Училище, – начал Дмитрий.
– Без сомнения. Но в остальном, маловато образован, а пытается делать выводы, ничего не зная. Меньше надо читать дурацкие и лживые иностранные книжонки, и больше думать своей головой.
– Ну а писатели, Лев Толстой, Достоевский, Максим Горький?
– Такой же любитель людей, как Герцен, этот Достоевский. Жалел там всех, сирых, затем проматывал деньги в игорных домах. Лев Толстой куда честнее. Но и его безсеребренником не назовёшь, как и Максима Горького. Правда, Горький, человек даровитый, и толковый издатель. Ну а Лев Толстой участник обороны Севастополя, об этом-то молодёжь и призабыла, небось?
– Да, но у нас мало свобод…– возражал он.
– Опять, почитай статистику по казням в Британии, и нечего вспоминать Герцена. Этот лжец мерил себя с лордами, а не с угольщиками из Девоншира.
– А расстрелы на Казанской железной дороге, в 1905 году, когда лютовали семёновцы? Бессудные казни в Люберцах, Перово, Голутвине?
– Мал ты ещё, привык к сытой жизни. Бандиты в Перово стали грабить эшелоны с зерном. Люди бы стали голодать, и что было делать? Первыми без хлеба остались не мы бы с тобой, – говорил совсем тихо барон, – а те же рабочие. Вот так-то.