Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
— Расслабься, — посоветовал Владимир.
Я сел к доске. Леонид допил 102-й Томаша и велел Жаки принести бутылку Кот-дю-рон.
— Надеюсь, что смогу тобой гордиться, — сказал мне Игорь.
— Помни, Леонид, мы поставили на тебя! — воскликнул Имре. — Деньги нам пригодятся.
— Играй как обычно, Мишель, — посоветовал Томаш.
— Прошу тишины. Я должен сконцентрироваться на игре.
Грегориос примерил принесенные Володиным очки:
— Ни черта не видно.
— Они для того и предназначены, — любезным тоном пояснил Виктор.
В жизни стоит опасаться толстых коротышек с пухлыми щеками и ангельским видом первопричастников, они самые опасные люди на свете. Леонид
— Если хочешь, я буду двигать фигуры вместо тебя, — предложил Павел.
— В кои веки один раз Павел выиграет партию, — съязвил Томаш.
— Мне нужна тишина, — сказал Леонид. — Можем начинать, Мишель.
Все молча ждали первого хода. Я сделал вид, что задумался, как игрок, который начинает и уже рассчитывает второй ход. Никто из зрителей не знал, что я сейчас был Ботвинником, лучшим шахматистом земли. Я двинул пешку с е2 на е4. Олух Константинопольский ответил, сделав ход пешкой с с7 на с6. Противостояние началось весьма оригинально. Я ответил: с d2 на d4, он заблокировал меня с d7 на d5. Главное — не торопиться. «Все должно выглядеть естественно», — поучал накануне Леонид. Он отдавал распоряжения, и Павел двигал фигуры. На девятом ходу я произвел небольшую рокировку и услышал, как зашептались зрители:
— Малыш справляется.
— Да, он неплох.
Если когда-нибудь останусь без работы, подамся в «Комеди Франсез». Я играл не партию в шахматы — вызубренную назубок роль, а мой партнер в совершенстве владел текстом. Мы подавали друг другу реплики, как два старых комедианта. Мы не притворялись. Мы стали нашими персонажами. Искренне переживали происходящее, сомневались, выжидали, хмурились, действовали по наитию, сокрушались, изумлялись и тяжело задумывались. Остальные не замечали ничего, кроме горячки игры. Леонид выглядел настоящим слепцом, попавшим в трудное положение после моего двадцать восьмого хода офицером с е2 на d4. Его ладья утратила контроль над королевской горизонталью, позволив моему белому королю выйти в центр. Игра замедлилась. Леонид протянул руку.
— Какой ход? — спросил Павел.
— Дай мой бокал! — огрызнулся Леонид.
Он залпом допил вино. Напряжение нарастало. Кто-то судорожно вздохнул, люди откашливались, отирали платками пот со лба.
— Поразительная память! — восхитился Томаш. — Он помнит расстановку всех фигур.
— Заткнись, не мешай! — рявкнул Владимир.
— Я хочу пить, — бросил через плечо Леонид. — Налей мне еще вина!
Павел подал ему бокал, он отпил половину и вдруг попросил со странной интонацией:
— Напомни мне последний ход малыша.
— Он двинул офицера с с3 и взял пешку на b5.
С этого момента все пошло не по плану. На сорок первом ходу я должен был взять черную ладью и вынудить Леонида на обмен, чтобы лишить его последнего слона. Он ждал. У Леонида вспотели виски, он сидел в напряженной, неудобной позе, прикрыв ладонями лицо.
— Не может быть! — наконец произнес он.
— Еще как может, — сказал Павел.
В том, что случилось дальше, моей вины не было. Я действовал, как мы договаривались. Ход партии изменил Леонид. Вместо того чтобы двинуть ладью с g1 на f1, как сделал когда-то Константинопольский, он пошел дамой на с6. Я понятия не имел, как отвечать на этот ход! Никто из стоявших вокруг не заметил перемены. Я толкнул Леонида ногой под столом. Он улыбнулся, и меня вдруг осенило. Он нашел лучший ход, и это оказалось сильнее его. Леонид не справился с собой, хотя знал, что потеряет кругленькую сумму. Он сыграл против себя. Никто из игроков — а их были тысячи! — изучавших и разбиравших
Виктор Володин судорожно пытался припомнить все хитросплетения глупой игры. В последний раз он сидел за шахматной доской в Гражданскую войну, во время осады Перекопа, в октябре тысяча девятьсот двадцатого года, перед самой эвакуацией армии Врангеля. Тогда ему было двадцать, с тех пор прошло сорок три года. По радостному возбуждению и ехидным репликам зрителей он сообразил, что дело принимает скверный оборот.
— Теряете нюх, Виктор?
— Мы считали вас ловкачом, а вы опростоволосились.
— Дурацкая была идея — поставить на мальчишку!
— Я в какой-то момент даже испугался. Парень хорошо справлялся и даже поставил Леонида в трудное положение, но мастер есть мастер.
— Готовьте денежки, Виктор.
— Мы выпьем за ваше здоровье!
— С чего бы? — спросил Виктор. — Малыш выиграет.
— Леонид поставит ему мат через три хода. Это так же неизбежно, как восход солнца, — сказал Владимир.
— Быть того не может!
На пятидесятом ходу разъяренный Виктор смахнул фигуры с доски, и они разлетелись по всему залу. Никто и ахнуть не успел, как Леонид сорвал с себя очки и начал дубасить Володина кулаком по лицу. Он был не в себе и вполне мог убить его. Их бросились разнимать, но Леонид не успокоился. Он пытался достать противника ногой и несколько раз ударил его в живот. Глаз у толстяка начал заплывать, бровь сильно кровоточила, но, как только Леонида оттащили, он стремительно выскочил за дверь, не дожидаясь продолжения. Рубашка Леонида была испачкана кровью его патрона.
— Я бы выиграл! — выкрикнул он.
— Ну еще бы. Невелика честь — выиграть у Мишеля, — хмыкнул Павел.
— Болван! Я мог взять верх над Ботвинником!
Никто ничего не понял. Кроме меня. Поскольку партию мы недоиграли, после долгих обсуждений было решено признать пари недействительным. Все остались при своих — ко всеобщему удовольствию.
— Ты не так уж плохо играешь, — сказал мне Владимир.
— Да, ты делаешь успехи, — подтвердил Игорь. — Рад за тебя.
— Он стал одним из нас, — заключил Леонид и засмеялся нервным, судорожным смехом. Он хохотал — и не мог остановиться, он задыхался, плакал, икал — то ли смеялся, то ли корчился от боли.
— У моей кузины бывают эпилептические припадки, — сказал Виржил. — Очень похоже.
— Это не эпилепсия, — возразил Игорь, — а истерика.
Они пришли к выводу, что Леонид, подобно некоторым другим великим игрокам, слетел с катушек. Эти люди достигают таких высот в размышлении, такой интеллектуальной чистоты и концентрации мыслительных способностей, что оказываются по другую сторону барьера. Самые умные из нас используют всего пять или шесть процентов ресурсов своего серого вещества, они — на несколько процентов больше и переходят в мир, куда большинство смертных не могут за ними последовать. Они играют в шахматы с Иисусом Христом, Наполеоном, Эйнштейном или с собой. Существует легенда об одном испанском гроссмейстере, который много раз брал верх над Фрейдом и Марксом, а потом семнадцать лет играл полную неожиданных поворотов партию с самим Сатаной и, по слухам, припер его к стенке. Леонид довольно быстро пришел в себя. Он был бледен, выглядел измотанным и трясся всем телом. У него дрожала нижняя губа. Он плакал, как ребенок.