Клуб неисправимых оптимистов
Шрифт:
— Я выиграл у Ботвинника!
Я воспользовался сумятицей и незаметно ускользнул. Мне ужасно хотелось курить, но я не решался подойти к киоску и купить пачку сигарет. На переходе стоял Саша. Я застыл на пороге «Бальто», чтобы избежать необходимости вступать в разговор. Зажегся красный свет. Он оглянулся, заметил меня, улыбнулся и подошел:
— Поздравляю, мой милый, вы набрались опыта и делаете успехи. А может, бедняга Леонид теряет хватку.
Я испытал мгновенный страх — Саша мог узнать
— Не знаю, в чем тут дело, — Леонид слишком много выпил или вас посетило озарение. В последнее верится слабо. Везение не имеет отношения к шахматам. Как вам удалось противостоять ему? Я думал, вы победите. Нужно быть очень талантливым, чтобы поставить Леонида в безвыходное положение. Сорок ходов вы сделали как настоящий гроссмейстер. Но потом все вдруг изменилось. Он вывернулся изящным пируэтом, а вы стали делать идиотские ходы. Как будто не понимали, что творите. То, что этот кабан Володин поставил на вас против Леонида, пусть даже играющего вслепую, кажется немыслимым. Вам повезло, что другие члены клуба столь безнадежно наивны.
Саша ждал ответа, улыбаясь уголками губ и щуря глаза. Он угостил меня сигаретой и дал прикурить. Я не мог выставить себя полным ничтожеством, признав, что все было подстроено. Скажи я правду, он бы во мне разочаровался и перестал считать другом. Я курил, жадно затягиваясь и не поднимая глаз. Появление Игоря спасло меня от губительного признания.
— Какого черта ты тут делаешь с этим типом?
— Ничего плохого мы не делаем. Просто разговариваем.
— Так не пойдет, Мишель. Ты либо с ним, либо с нами.
Я смотрел на них во все глаза. Саша оставался невозмутимым. Игорь побагровел от злости. Мне показалось, что они сейчас сцепятся.
— Объясни так, чтобы я понял.
— Это старые дела, они тебя не касаются. Скажу одно: не доверяй ему.
Саша избавил меня от необходимости делать выбор:
— Не терзайте себя, Мишель.
— Предупреждаю, — угрожающим тоном произнес Игорь, — мы больше не желаем тебя тут видеть. В следующий раз я разобью тебе морду. Считай это последним предупреждением!
Саша улыбнулся и пожал плечами.
— Ты ужасно меня напугал. Всю ночь спать не буду, так боюсь, — ответил он, повернулся и спокойно пошел по направлению к Данфер-Рошро.
— Можешь его догнать, — сказал Игорь. — Но в клуб не возвращайся.
— Я с вами, Игорь.
Он положил руку мне на плечо и притянул к себе:
— Очень рад, Мишель. Ты здорово продвинулся. Я рассказывал тебе о моем сыне?
— Не слишком много.
— Он твой ровесник. Вы бы поладили. Смотрю, ты начал курить?
— Так, сигарету-другую, время от времени.
Игорь описал нам встречу патрона и его наемного работника. Рука Виктора висела на повязке, глаз заплыл, губа распухла, лицо приобрело лиловый оттенок, во рту не хватало двух зубов, так что он пришепетывал. Володин собирался уволить Леонида и предъявить
— Сделаешь это, и я зарежу тебя, как свинью. Возьму кинжал Распутина — твой подарок — и выпущу всю кровь. Ты меня знаешь, Виктор, так что не испытывай судьбу. Я не шучу. Помнишь, что мы делали с беляками в Гражданскую? Ты будешь умолять о смерти.
Виктор поразмыслил — и передумал. Сделал вид, что ничего не произошло, а окружающим объяснял, что поскользнулся на лестнице своего дома в Лей-ле-Роз.
12
В июне случилось невероятное событие. Сногсшибательное, потрясающее, великое, исключительное. Вот только никто, кроме меня, о нем не узнал. Я ждал восторженных откликов, лестных отзывов, обсуждений. Думал, ко мне будут подходить, жать руку, хлопать по плечу. Прошла неделя. Жизнь не изменилась. Я не мог поверить, что никто ничего не заметил. Это было немыслимо, нелогично, несправедливо. Что поделаешь, видимо, придется привыкать. В конце концов, Ван Гог при жизни не продал ни одной картины, Кафка умер в безвестности, Рембо сгинул, и всем было наплевать.
— Хочешь увидеть что-то потрясающее? — спросил я Жюльетту, когда она наконец замолчала.
— Что именно?
Если моей сестре приходит в голову какая-нибудь идея, она способна раз двадцать кряду в разных выражениях повторить свой вопрос или просьбу. У нее врожденный дар вытягивать из людей деньги измором. В конце концов все сдаются, лишь бы надоеда отстала. Я не поддался.
Небо было ясным, воздух прозрачным. Мы прошли через Люксембургский сад, спустились по улице Бонапарта к Сен-Сюльпис и оказались у «Фоторамы». Я остановился перед витриной. Жюльетта бросила на меня недоумевающий взгляд:
— Ну и?..
— Посмотри на фотографии.
Она уставилась на выставленные снимки и обомлела:
— Не может быть!
— Еще как может!
На маленьких мольбертах красовались две черно-белые фотографии Ациса и Галатеи. На приклеенной к паспарту белой этикетке крупными буквами было написано мое имя: «Мишель Марини».
— Ты их сделал? — воскликнула Жюльетта.
— Внутри есть еще.
— Потрясающе!
— Нравится?
— Они замечательные. Где ты снимал?
— В Люксембургском саду. Это фонтан Медичи.
Дверь магазина открылась, и появился Саша в белом халате:
— Как поживаете, Мишель?
Я представил ему Жюльетту. Его красивый низкий голос и изящные манеры произвели на нее впечатление.
— У вас очень талантливый брат. Мне в его возрасте не удавалось делать таких прекрасных снимков.
Я прочел в глазах сестры искреннее восхищение и полюбил Сашу до конца моих дней. Я чувствовал себя невесомым, щеки у меня пылали, по спине бегали мурашки.
— Не я один оценил их, — продолжил Саша. — Мы продали ваши работы.