Клуб серийных убийц

Пови Джефф

Потом я перебрасываю соль и через левое плечо, потому что не знаю точно, через какое плечо нужно перебрасывать соль на счастье. Потом я еще раз перебрасываю соль через оба плеча — просто на всякий случай. Я не уверен, что посетители за соседним столиком в восторге от моего поведения, и по лицу Бетти могу догадаться, что она тоже не в восторге. Я слизываю с пальцев соль.

— Так… Сколько они взяли?

— Прости?

— Эти мексиканцы, грабители… Сколько денег они забрали? — Я уже доставал бумажник и готов был отдать Бетти все, что у меня есть, даже дом — если бы, конечно, он у меня был.

— Не глупи, Дуглас.

— Нет,

Бетти. Я настаиваю. Сколько они взяли?

— Честное слово, не могу тебе сказать.

— Сто? Двести?

— Дуглас…

— Пятьсот?

— Откуда у меня такие деньги…

Я вытаскиваю из бумажника всю наличность. Пытаюсь вложить деньги в руку Бетти.

— Вот так? Здесь, наверное, триста пятьдесят… Возьми… Возьми все…

Бетти пытается сунуть мне деньги назад, но я сжимаю руки в кулаки, крепко-накрепко — чтобы разжать их, ей пришлось бы стукнуть меня молотком по пальцам.

— Я не хочу, Дуглас…

Пока она не успела всучить мне деньги, я быстро убираю руки и прячу их под стол, все еще не разжимая кулаков.

— Это я виноват, что тебя ограбили… Я хочу сказать, слушай, тебя же могли убить!

— Но ведь не убили…

— Но они могли… сама понимаешь… изнасиловать тебя… Или заставить сниматься в порнофильмах. Или вообще продать тебя в рабство. Они часто так поступают, знаешь? Эти люди, они на все способны ради денег. Они накачивают тебя наркотиками, связывают, а просыпаешься ты уже в Африке, и местные царьки за тебя торгуются…

Бетти смеется. Очевидно, она решила, что я смешу ее, шучу над тем, что на самом деле меня очень пугает.

— Ну, много бы они за меня не по лучи Ли. Я неликвидный товар.

Я останавливаюсь, пораженный тем, что Бетти так плохо о себе думает. Я смотрю на нее, на зачесанные назад волосы, на простую, но вполне практичную резинку для волос, стягивающую их в хвост, на огромные очки, закрывающие ее лицо. Я вижу ее снежно-белую кожу, ямочки на щеках, и, несмотря на то что губы у нее тонковаты, если использовать нужную губную помаду или даже сделать инъекцию этого препарата, который вводят себе в губы все топ-модели, они могли бы выглядеть невероятно соблазнительно. Я вижу, что деньги, которые я пытался отдать ей, лежат на столе между нами. Я вытаскиваю из-под стола один из своих стиснутых кулаков и придвигаю деньги к ней.

— Я бы снял последние штаны, чтобы заплатить за тебя… — Наши глаза встречаются.

— Ты просто стараешься быть любезным со мной.

— Нет. Вовсе нет. Я стараюсь быть честным… — Бетти вспыхивает, но каким-то образом ей удается выдержать мой взгляд. Она снова отодвигает деньги ко мне.

— Правда, Бетти, я стараюсь быть честным, — я опять подталкиваю деньги к ней.

— Пожалуйста, не говори так больше, Дуглас.

— Почему?

— Ну, просто я… Пожалуйста… Не надо.

Я чувствую, как рушится магическая аура, окружавшая нас. Быстро рушится. Я обнаруживаю, что собираю деньги и кладу их обратно в бумажник. К своему стыду, я понимаю, что на самом деле там было совсем не триста пятьдесят, а всего-навсего шестьдесят восемь долларов.

Бетти улыбается жалкой, пустой улыбкой и опускает глаза. Внезапно она кажется мне очень уязвимой, и я замечаю, что ее волосы у корней совсем седые. Я делаю зарубку в памяти. Чтобы анонимно послать ей бутылочку краски для волос.

— Мне нельзя ни с кем связываться,

Дуглас… — говоря это, она все еще смотрит вниз. Я пытаюсь отвести взгляд от ее волос, но не могу.

— Я паук.

Это меня немного встряхивает. И я наконец отрываюсь от ее прически.

— Прости, пожалуйста, мне показалось или ты действительно только что сказала, что ты паук?

Бетти почти незаметно кивает.

— Черная вдова.

Я опускаю голову и слегка наклоняюсь вперед, чтобы взглянуть Бетти в лицо. При этом я едва не касаюсь щекой скатерти.

— Нельзя так о себе говорить… — я весело улыбаюсь.

— На случай, если ты не знаешь, эти паучихи убивают своих партнеров после того, как спариваются с ними, — ее глаза встречаются с моими, и веселая улыбка быстро увядает, превратившись в унылую гримасу.

Я все знаю про Бетти и шесть или около того мужчин, которых она убила, но никогда и не думал, что она воображает себя черной вдовой. Я считал, что она сжигает гениталии, потому что зациклилась на своей матери.

— Я ничего не могу с этим сделать… Мне приходится убивать их, я просто должна. — Внезапно Бетти становится совсем несчастной, лицо у нее искажается, глаза кажутся даже более усталыми и запавшими, чем обычно. Она говорит медленно, в ее голосе боль. — Как я уже говорила в клубе, у меня был секс — по большей части с мужчинами, которые не пользовались особым успехом у женщин, ну, ты сам понимаешь, уроды, изгои, неудачники, мужчины, которые всегда и на всех производят неправильное впечатление… — Я точно знал, о каких именно людях она говорит, и ненавидел их так же сильно, как Бетти. — И когда я лежала и смотрела, как они проваливаются в сон, я была в состоянии думать только об одном: как я могла позволить этому случиться? Как я могла позволить этому мужику, этому чудовищному уродцу сделать такое со мной? Почему он не мог оказаться кинозвездой или рок-певцом, или хотя бы кем-то хоть сколько-нибудь желанным? — Слушая ее, я смотрю на свое отражение в стекле за спиной у Бетти и благодарю Господа, что он не сделал меня похожим на одного из этих убожеств. — Все, кого я привлекала, были отстоем, днищем от бочки, дыркой от бублика.

Я пытаюсь выяснить хоть что-то насчет того, что я считаю ключевым вопросом.

— Не знаю, значит ли это что-нибудь для тебя, Бетти, но я считаю, что ты лучше, чем сама думаешь. Гораздо лучше. Честно говоря, я даже готов перейти границы приличия и сказать, что из нас могла бы получиться превосходная пара. .. — я откидываюсь на стуле и пытаюсь продемонстрировать Бетти мою лучшую и недовольную гримасу в стиле Джеймса Дина. — Знаю, что не следует это говорить, но мы просто чертовски подходим друг другу.

Бетти медленно и с болью качает головой.

— Попробовал бы ты сказать об этом моей матери. Бог ты мой… Послушал бы ты ее. Всю мою жизнь она убеждала меня, что я ничтожество, меньше чем ничтожество. Что мне не стоит питать никаких иллюзий на собственный счет. Что мне остается только смириться с тем фактом, что я не унаследовала ни ее красоты, ни обаяния… Что я не представляю из себя ничего, ровным счетом ничего. Просто кусок белого мусора. Так она меня обычно называла. А еще белый хлеб… Это я ненавидела больше всего. Белый хлеб. До сих пор не знаю, что она имела в виду, но от этого мне не легче. Она называла меня так каждый день. Пока Тони не убил ее.