Клуб смерти
Шрифт:
В самую лучшую погоду, когда стоит один из редких ясных весенних дней и город выглядит, словно лесной питомник, а все женщины на улице кажутся стройными и длинноногими, спешащими на коктейль с Робертом Редфордом, Ньюмен принял бы на веру слово почти любого копа, полагавшего, что ничего не было найдено у подножия здания, с которого упал человек, или спрыгнул, или его столкнули. В теперешнюю погоду, когда пальцы на ногах замерзли до такого состояния, что он их совсем не чувствовал, он принял бы на веру подобные заявления и многих полицейских, которым не доверял в нормальных условиях. Но Плутишке Дейву, утверждающему сейчас, что не осталось никаких следов там, куда человек прыгнул, или упал, или его столкнули,
— Ты ступай внутрь. А я посмотрю кругом повнимательнее.
5
— К нам поднимаются два копа из отдела убийств, — сообщил Билл Долан. — У нас в распоряжении есть примерно пять минут.
Фрэнсис Мак-Алистер едва сдержалась, чтобы не сделать ему выговор за последнее замечание, но не смогла не спросить:
— Для того чтобы подправить наши показания?
Долан сложил руки, как священник, что автоматически раздавило в прах его «бруклинский» вид.
— Фрэнсис, тебе не о чем беспокоиться.
Она перефразировала его слова по-своему: «Каждый, кого убеждают, что ему или ей не о чем беспокоиться, имеет полную выгребную яму проблем».
Долан вынул из кейса папку, отвлекая ее от выгребной ямы с проблемами, каковая у нее и впрямь имелась. Репортеры, фотографы и телевизионные команды не осаждали здание ради одного взгляда на обстановку только благодаря тому, что на улице мело, служащие оказались пленниками унылых офисов, где безвкусные шутки коллег и параноидальное состояние боссов подстрекали их к диким измышлениям, и это ее очень тревожило.
Долан отдавал предпочтение среди прочих новостей и измышлений тем, в которых все пытались каким-то образом обыграть три года, проведенные Чарльзом Айвсом во Вьетнаме в качестве корреспондента. Он даже позвонил кое-кому из репортеров и напомнил, что Айвс написал роман, где есть такой блестящий пассаж:
Северн работал в Сайгоне три года, приехал домой, как он считал, в отпуск, но обнаружил, что оказался жертвой. О’Нейл привел его в личный офис, сел в кресло, как бы демонстрируя, что оно вращается, и сообщил, что читатели не интересуются жизнью на другом краю планеты. Им нужны новости о городе и его людях. Когда Северн заявил, что война близится к завершению, О’Нейл сделал заключение: «Конечно». Когда война закончилась, Северн попросил отпустить его, он хочет писать о последствиях. О’Нейл твердо отрезал: «Все кончено».
Северн работал в личном офисе О’Нейла год, писал о городе и его людях и с каждым днем становился все скучней. В Сайгоне, живя на полдня впереди Нью-Йорка, он чувствовал себя на носу мирового корабля, первым ощущал все перемены в его скорости, поведении. В Нью-Йорке он опаздывал везде, едва просыпаясь по утрам.
Вьетнам — удобный козел отпущения. Послушайте, ребята, вам нужны мои соображения, но мне недосуг. Я только вот что скажу: Айвс отправился во Вьетнам добровольно и пробыл там намного дольше, чем большинство парней. Ему там явно нравилось, у него совершенно четко сформулировался взгляд на самого себя, этакого журналиста-ковбоя. Старый, более зрелый Шон Флинн, если кто-то из вас достаточно стар, чтобы помнить такого.
Прокрадываться в дома, лазить по балконам — таким вещам он вполне мог там научиться. Не знаю, почему он это делал и за чем охотился, я веду к тому, что у него сформировался романтизированный взгляд на работу. Возможно, у него было такое же чувство неудовлетворенности, ощущение, что их предали, какое появилось у многих боевых ветеранов. Мы знаем о посттравматических стрессовых состояниях у медсестер, артистов, технического персонала второго эшелона всех видов. Не надо удивляться, если точно в таком же положении
Дерьмо собачье, несомненно, но в стиле «Лучшая защита — нападение». Все что угодно, что перебивает домыслы на тему романов, секса, греха и так далее. Направить их в глубины прошлого Айвса было обязанностью Долана, чтобы они не слишком копались в настоящем Чарльза и Фрэнсис.
— Все готово к удару в Валентинов день, — доложил Долан, — получено тридцать девять ответов на приглашения, включая несколько наших главных мишеней. Арти Рот так кувыркается, как в последний раз. Нет никаких признаков утечки информации. Фальшивое бюро путешествий работает и выполняет запросы не только наших мишеней, но и невинных граждан. Последние перенаправляются в законное агентство, которое нас консультировало. Подстраховка усиленная: персонал проверили на случай возможных контактов с мишенями. Кроме того, проверили…
И так далее. Но Фрэнсис Мак-Алистер уже не слушала, она уже находилась не в кабинете, не в апартаментах на Семьдесят четвертой с окнами, затянутыми снежной пеленой, она находилась в собственном офисе в городе прошлым летом. Ее последним летом, как начинали выражаться пессимисты. Тогда она впервые встретилась с Чарльзом Айвсом.
Долан, порывистый, энергичный, носившийся как ветер даже в помещении, там тоже был. Он представил их друг другу, убрал из магнитофона кассету, которую до этого прослушивала Фрэнсис («Синхронность» в исполнении группы «Полиция»; интересно, заметил ли Айвс, увидел ли иронию?), и поставил взамен чистую, приспособив стойку с микрофоном на столе. Объяснил, что по просьбе Айвса помощники присутствовать не будут, но они хотят сделать собственные записи интервью для архива, пообещал вернуться через сорок пять минут перевернуть кассету и ушел.
Потом наступил момент неуверенности, как у парочки на первом свидании. Она подумала о том, что он неожиданно красив в коричневом летнем костюме, голубой рубашке с пестрым галстуком. Более того, интересен, особенно с этим потрепанным кожаным кейсом, выглядевшим так, будто побывал в аду.
И теперь, глубокой зимой, она знала, что подумал он тогда и как позже напишет о ней:
«Фрэнсис Мак-Алистер пожимает руку посетителя немного дольше, чем необходимо. Буквально — проявление ее радушия. У нее большая рука, пальцы сильные, длинные и худые, хватка — мастерская. Это точное слово, поскольку рука посетителя для нее, словно инструмент для мастера. В конце концов, она — общественный деятель, и посетитель-репортер может быть ей полезен».
— Кушетка не столь удобна, как выглядит. Пожалуйста, садитесь в кресло.
Сама Фрэнсис устроилась на кушетке.
— Я была вашей поклонницей, когда читала репортажи из Вьетнама, боюсь показаться слишком тривиальной. А потом вы взяли длинный отпуск, верно?
Айвс сидел в крутящемся кресле и вставлял кассету в диктофон.
— Бросил все. Устал писать о том, что делают другие люди, — он поставил диктофон на стол. — Последнее время мне не приходилось пользоваться этой штукой, не уверен, что микрофон хорошо работает. Будьте добры, скажите что-нибудь. И спасибо за то, что вы интересовались моей работой.
— Пожалуйста, — она поерзала, похлопала ладонью по кушетке, пожала плечами, снова похлопала, наконец рассмеялась.
— Не знаю, что и сказать.
Айвс улыбнулся;
— Просто скажите: проверка, один, два, три, четыре…
Она заставила себя успокоиться и сказала вместо этого:
— Вы написали роман о Вьетнаме. Я его тоже читала. Мне понравилось.
— Спасибо, — Айвс остановил пленку, перемотал назад и включил воспроизведение.
— Спасибо за то, что вы интересовались моей работой.